Каменные колокола - Владимир Арутюнович Арутюнян

Майское солнце уже ощущалось в пустынном Кешкенде. Гордо шел по улице поручик Тачат, заложив руки за спину. Он чувствовал себя выше ростом и мужественней. Погоны он не носил, но это ничего не значило: большинство офицеров гарнизона, в том числе и сам Япон, начинали свою воинскую службу добровольцами или в ополчении, где звания не присуждались, потому и в гарнизоне сохранились офицерские звания русской, болгарской и турецкой армий. Те из них, которые в 1912 году добровольно участвовали в освободительной войне Болгарин, носили свои погоны, бывшие же офицеры турецкой армии, которые во время погромов бились с турками в составе русской армии, сорвали с себя и впредь не носили офицерских знаков отличия. Часть же кадровых офицеров, в том числе поручик Тачат, остерегались носить погоны, потому что, по слухам, власти стали проявлять недоверие к ним. Дашнакское правительство еще не утвердило свои чины и регалии. Честь, отдаваемую ему пехотинцами, поручик относил за счет своих добротных галифе и френча из сукна защитного цвета.

За поручиком следовала группа вооруженного патруля. Они остановились перед заброшенной лачугой, на дверях которой ржавел большой замок. Из щелей глинобитной лачуги выбивалась крапива и бурьян. По приказу поручика замок сбили и толкнули дверь. Спустя несколько минут патрульная группа привела в порядок заброшенную лачугу. Сюда перетащили койку и постель поручика, стол, несколько стульев. Одна комнатушка была предназначена для ночевки, другая должна была служить кабинетом. Патрульная группа устроилась на сеновале за стеной. Поручик назначил часового, а сам отправился в штаб.

Япон допрашивал начальника гарнизонного разведотдела. Поручик подождал, пока того со связанными руками не препроводили под конвоем в тюрьму, одернул на себе мундир и взял под козырек:

— Господин уездный комиссар...

— Медлишь, поручик, — перебил его Япон, все еще не утихомирившись. — Если до полудня не выяснишь, кто был связан...

Не успел Япон досказать, как поручик торжественно доложил:

— Самое важное уже выяснено, ваше превосходительство.

Япон показал рукой на стул. Поручик сел.

— Ну!

— Правительственная телеграмма была получена ночью, а изменники исчезли из гарнизона днем. Стало быть, содержание телеграммы стало им известно раньше, чем вашему превосходительству.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Если это не случайное совпадение, выходит, телеграмму скрывали от вас до тех пор, пока изменники организованно не покинут Кешкенда. Будь телеграмма вручена вашему превосходительству раньше и в Кешкенде введено военное положение, разве не ясно, что улизнуть из гарнизона было бы труднее?

Япон встал, поручик также.

— Ты хочешь сказать, что в Кешкенде действовало большевистское подполье?

— Да, ваше превосходительство. Позвольте арестовать писаря и телеграфиста.

Япон молниеносно сообразил, что если это окажется правдой, то подпольная организация успела проделать в Кешкенде разрушительную работу. Исчезновение всей группы или части ее могло означать лишь одно: переход к открытой политической борьбе. И кто оказались предателями! Лучшие офицеры, штабисты! Достаточно правительству узнать об этом, как он вверх тормашками полетит со своего поста уездного комиссара. Поручик в свою очередь все взвесил. «Комиссара сместят, — раздумывал он, — но кто потребует от меня, чтобы я в уезде навел порядок?» Поручику было безразлично, кто сбежит, кто останется. Он сознавал, что политическая карьера дашнаков обречена. Ничего хорошего не ждал он и от большевиков. Тщательным следствием он решил выявить преступников и отдать на суд Япона. Заслужить его полное доверие и бесчинствовать уже ради собственного кармана. А что им готовит завтрашний день, пускай задумываются те, чей карман оттягивает благородный металл.

Япон пристально смотрел поручику в глаза. Хотя и ни слова не было произнесено, но поручик прочел во взгляде Япона: «Осмелишься ли ты, поручик Тачат, отправить без моего ведома какое-либо донесение в Ереван?» Поручик щелкнул каблуками, что означало: «Помимо своих прямых служебных обязанностей, я ни о чем таком и не помышлял, ваше превосходительство».

Япон потряс колокольчиком. Вошел адъютант, затем писарь. Япон приказал писарю отойти к стене, а адъютанту — обезоружить писаря. Когда поручик и адъютант вышли из кабинета, Япон вытащил из кобуры свой маузер и, не сводя глаз с писаря, положил его на стол.

С того дня поручик Тачат стал самым доверенным лицом Япона. В любое время дня ему дано было право являться к комиссару как в дом, так и в штаб.

— Ваше превосходительство, если предатели оставили в Кешкенде своего человека, у них, безусловно, должен быть связной. Им может оказаться женщина, мужчина, ребенок, богач, бедняк. Позвольте мне действовать свободно.

— Действуй, — разрешил Япон.

За считанные дни Тачату удалось выяснить, кто последним видел беглецов Сагата, Левона и Вароса. Ему донесли, что накануне их побега в конюшню заходил Сето, а позже его видели на том берегу Арпы.

— Хоть из-под земли, но найти и доставить сюда Сето, — приказал поручик.

Сето явился. Он был бледен и грустен. На его хламиде был нашит какой-то нелепый карман. «Только у бедняка может быть такой бездонный карман», — подумалось поручику. Он лично обыскал его, нащупал и вынул из кармана серебряную монету, бросил ее на стол.

— Сето, тебя когда-нибудь проводили сквозь строй?

— Да, ваше благородие.

— Мы вынуждены снова повторить экзекуцию.

— Я не выдержу, господин поручик...

Сето не поинтересовался, за какие грехи собираются подвергнуть его жестокому наказанию. Он считал, что, раз бьют, значит, так надо. Солдаты избаловались, бегут из гарнизона. Нужно ведь для острастки кого-то наказать? Вот и накажут его.

— Сето, уездный комиссар лично видел тебя возле конюшни, где ты разговаривал с Варосом, — начал Тачат. — А уездному комиссару нетрудно было догадаться, о чем вы говорили...

О бегстве Вароса Сето уже было известно. Но он по-своему объяснил себе его побег: «Варос убежал, чтобы засеять свой надел...» И жалел Вароса, уверенный, что семенное зерно так и останется незасеянным.

— Ваше благородие, Варос попросил меня передать Сагату и Левону две голубые бусины.

Тачат оживился. Он не представлял себе, что даже такой идиот, как Сето, в первую же минуту допроса может сообщить столь важные сведения.

— А дальше, дальше? — подбодрил он Сето. — Это нам известно. Ты скажи, где нашел Левона и Сагата и о чем вы говорили? Чем они отблагодарили тебя? В какую сторону побежали?..

Сето выложил все как есть, только вот куда сбежали, этого он не знал. Поручик то угрожал ему, то улещивал, хотя и в душе был уверен, что вряд ли такой хитрюга, как Варос, мог бы этому болвану доверить большее. Он решил поменять характер допроса.

— Сето,