Зори на просеках - Михаил Степанович Керченко

Садовод из Алма-Аты, усатый украинец, хвалился яблоками:

— Вот какие у нас!

При этом он растопыривал пальцы обеих рук, будто держал яблоко покрупнее арбуза.

А старичок в очках жадно смотрел на воображаемое яблоко и смачно чмокал губами.

— Вот, поди, и насушил, и намочил, и так в свежем виде припас. Нам бы такие яблоки!

— Слушай, отец, где ты живешь? — спросил старика грузин. Он, этот грузин, смотрел несколько высокомерно.

— На Севере, сынок, в глухой тайге, — ответил смиренно старик.

— А ты знаешь, что такое инжир? А?

— Понятия не имею, сынок.

Грузин приподнял брови и зацокал языком: цо-цо-цо!

— Ну, а миндаль пробовал?

— Нет.

— Да что ты говоришь!

Тот прищурил глаз, соображая, чем бы еще удивить.

— Слушай, отец, а мед видал?

Старик оживился.

— Медом ты меня не удивишь. Ты сам, брат, не видывал такого меда, какой бывает у нас. Реки можно залить, особливо во время взятка.

Грузин недоверчиво посмотрел на старика.

— Где берете?

— Кипрей дает.

— Кипрей? — переспросил он строго и вынул из внутреннего кармана записную книжку. — Кем он работает?

— Это трава такая медвяная… Случается, что лес выгорает, образуется чистое место, гари по-нашему. На этих гарях и поселяется кипрей — целые заросли! На много верст вокруг. Ну, стало быть, пчелы берут нектар с кипрейных цветков. А кипрей столько выделяет сахара, что пчелы не успевают его собирать.

— Ой, ой, ой! — качал головой грузин. — Безобразие!

Непонятно, в чем было «безобразие»: в том ли, что кипрей так щедро выделял нектар, или в том, что пчелы не успевали собирать его.

Рыбак сморщил лоб, а садовод задумчиво покрутил ус.

— Что же вы делаете, когда пчел нет?

— Что делаем, спрашиваешь? — Старик усмехнулся, с хитрецой прищурив глаз, смерил его недобрым взглядом. «Погоди, малина тебе в рот, ты думаешь, что я на Севере живу — так и питаюсь еловыми шишками и, кроме медведя, никогда никого не видел? Нас голыми руками не возьмешь».

Он торопливо почесал маленькую всклокоченную бородку.

— А вот что. Загоняем в кипрей табун лошадей с длинными хвостами. Хвосты волокутся по кипрею, смачиваются нектаром, потом выжимаем их. Три-четыре хвоста — бочка меда. — Дед широко раскрыл глаза и не мигая смотрел на соседа.

— Веришь? — спрашивал он рыбака. Тот пожал плечами.

— А ты? — обратился он к алма-атинскому садоводу.

— Да як тоби сказать?

Грузин громко хохотал, накручивая аккуратно подстриженные усики.

— Ой-ё, ох-хо-хо! Ловко нас разыграл. Ну, сибиряк!

Потом снова прищурил левый глаз, как будто уточнял: верить старику или не верить. И очень серьезно спросил:

— Слушай, отец! Почему в Казахстане не сеют такой кипрей? Хоть пчел там мало, зато есть где сеять и лошадей полно: тысячи хвостов для сбора меда. А?

И опять захохотал громко, заразительно. А старик скромно сказал:

— Вот ведь как бывает в жизни. У одного кета по сажени, у другого яблоки крупнее арбузов, а у нас конскими хвостами мед собирают. И ничего, не хвастаем.

ЧУДЕСА

С утра я бродил по полям и перелескам, выбирал новое место для пасеки. Дело это не простое: надо, чтобы и медоносы были рядом, и вода, и лесок, ограждающий пасеку от северо-западных ветров, и хотя бы мало-мальская подъездная дорога. Наконец, мне приглянулась одна очень веселая поляна на заветренной стороне березового колка. Я назвал ее Солнечной Поляной. Тут же я обнаружил старый колодец. Он оброс лозняком и хорошо сохранился. Это для меня было целое открытие. Я сел у дороги отдохнуть. Тихо вокруг. Слабый ветерок лениво покачивал травы, стрекотали кузнечики, где-то кричала иволга: чиво-чиво-чиво! Небо было голубое и глубокое. Где-то плавали белые мягкие облака. Они на глазах пухли, принимая причудливые формы: то превращались в зверей с раскрытыми пастями, то — в огромных птиц.

Я смотрел на облака и думал о том, что в прошлом году в хозяйстве затянулись осенние работы и даже не успели под зиму посеять фацелию. Посеяли ее только весной, и для пчел сейчас наступила трудная безвзяточная пора. Им негде собрать нектар. Уже давно отцвела медуница, поблекли на ивах золотые сережки, и только за селом на лужайках цветут одуванчики. Надо быстрее перевозить пасеку сюда, на новое место.

Каждый день я пересекал вдоль и поперек фацелиевое поле и присматривался к кудрявым растениям: не появились ли сине-фиолетовые цветки. Нет. Фацелия не торопилась, ждала своей поры. А мне не терпелось… Но, кажется, уже недолго ждать.

Из-за леса показался человек на велосипеде. Он ехал тихо, посматривая на лес и поля. Это был Тимофей Емельянович Небогатов, колхозный кузнец.

Ему давно перевалило за шестьдесят. Пора бы и на отдых, но он не собирался расставаться с кузницей.

Тимофей Емельянович, высокий, сухощавый старик, положил велосипед на бровку дороги и сел рядом со мной.

— Ездил в Орлову елань. Узнал вчера, что там стоят конные грабли. Летось бросили, и никому нет дела.

Он достал узорчатый кисет, вышитый чьей-то умелой рукой, развернул и набил трубку табаком.

— А ты что тут? — спросил, прикуривая.

— Место облюбовал для пчел.

— Кочевать думаешь?

— Надо кочевать.

— Не цветет твоя красавица? — кивнул он бородой на фацелию.

— Нет.

Небо над горизонтом посинело, как от натуги, глухо зарокотал гром.

— Давно пора бы, — весело подмигнул мне старик. — Ночью вокруг луны были малые кольца. Я так и подумал: переменится погода — и не ошибся.

— Тимофей Емельянович, говорят, что ты (мы с ним на «ты») любишь сказки про волшебников? — неожиданно спросил я.

— Есть такая слабинка. А что?

— И я тоже люблю. Мне бы сюда одного волшебника.

— Зачем он понадобился?

— Чтоб махнул рукой — и фацелия зацвела.

— Будет такое время. Сказывают, что в Средней Азии уже опрыскивают чем-то хлопок, и все коробочки раскрываются. Это же волшебство! А вообще я так понимаю: вокруг нас много чудес, только мы их пока что не разгадали.

— Кто же их творит?

— Природа. Мы вроде бы дети: растем и постепенно прозреваем, открытия делаем.

— Ну, допустим…

— Я с малых лет верил, что родился на свет не зря, должен сделать какое-то чудо. — И он многозначительно посмотрел на меня.

— Вот как! Ну, и что же?

Он взглянул на горизонт, где ворчал гром, пощурился на солнце, видимо, определял, который час, не пора ли домой, и начал:

— Пошел однажды за ягодами, забрел в болото и вижу: в ложбине вода черная, как деготь. Набрал в пригоршни, понюхал. Нет, это не вода, а вроде бы автол, как он здесь оказался? Высыпал я из ведра