Каменные колокола - Владимир Арутюнович Арутюнян

— Даниэл, — сказал тот, — что ты деньги с толком тратить станешь, не сомневаюсь. Что товары самые лучшие купишь, тоже уверен. Но в граммах и копейках нас же обманывать станешь. Как же я, зная это, сам тебя зазову?

— Не буду обманывать, Ваче.

— А ежели обманывать не хочешь, иди в поле работай. На что тебе непременно казначейство?

— У каждого свое ремесло.

И Овак ему отказал.

— Ваче не против того, чтобы тебя вообще в коммуну принять. А я против. Даю слово коммуниста, я тебе добра желаю. Но даже если мои родной брат, который по соседству живет, скажет — выхожу из колхоза, прими меня в коммуну, — я его не приму. Из него коммунара не выйдет.

— Хорошо, — сказал Даниэл, — как мне доказать, что страсть к собственности, о которой ты говорил, у меня исчезла?

— Отдай ключи от дома Ваче. Скажи: оставь в доме только то, что мне положено, остальное забирай на склад коммуны.

— Э, — вздохнул Даниэл, — у меня вчера ребенок родился, а я его нынче без куска хлеба оставлю?

— А у меня что, не родился ребенок?

— Ты — это ты, а я — это я.

И ушел.

Матушка Наргиз купала младенца. Сатик, лежа в постели, внимательно за ней следила. Так же осторожно и ласково старуха обходится с ее дитем, как с другими, или не так? Может, обида все еще гложет ее? Но матушке Наргиз не в чем было упрекнуть себя. Вылила первый ковш воды на младенца и прошептала: «Господи Иисусе...» И испытала тот же внутренний трепет, который всегда испытывала, выливая на голову младенцу первый ковш.

А когда лила последний ковш, принялась ласково приговаривать:

— Это тебе покой принесет, крепко уснешь, во сне придет к тебе святой Саргис, коснется тебя, и вырастешь ты богатырем.

Она вытерла ребенка, запеленала, положила возле матери и тихо предупредила:

— Ножки покрепче да поровнее пеленай, чтоб кривоногим вырос. Когда на руки берешь, рукой спинку поддерживай. Подушку пониже положи, чтоб у него спинка ровная была. Перед кормлением грудь теплой водой мой. Как только покормишь, укладывай его в люльку.

Лицо ему не закрывай, а то дышать будет нечем. Если плакать станет, грудь дай. А не угомонится, меня позови...

Выходя из дома, она с Даниэлом столкнулась. Глянула на него исподлобья и засеменила прочь. А Даниэл с ней даже не поздоровался. Вошел в комнату, вынул хлеб из сундука, принес сыру и хмуро принялся за еду. Сатик подумала — он мрачен из-за того, что матушка Наргиз с ним неприветлива. Попыталась успокоить мужа:

— Не сердись, Даниэл. Она много несчастий на своем веку перевидала. Сердце сразу не оттает.

— О ком ты?

— О маре.

— Сдалась мне твоя маре! — разозлился Даниэл. — На свете все вверх дном перевернулось, а ты все про свою маре!

С улицы донесся шум. Даниэл вышел поглядеть. Там толпилось человек десять — повздорили двое колхозников из колхоза «Землероб». Один с большим опозданием на работу вышел, но потребовал, чтобы ему полный трудодень выплатили. Бригадир же ни в какую. Колхозник кричал:

— Я вдвое больше твоего всего в колхоз сдал! А теперь разок опоздал и уже за полдня получу? Отдавайте мою землю, я из колхоза выхожу!

Никакие уговоры не помогали. Он, может, думал, что, если выйдет из колхоза, все умолять его начнут вернуться, а то без него колхоз пропадет. Однако колхозники в свою очередь тоже оскорбились, потребовали общего собрания.

У Даниэла тут же настроение поднялось. Вернулся в дом веселый:

— Сатик, запомни, что я тебе скажу: и колхоз, и коммуна недолго проживут. Только торговля — дело основательное.

Мир — не безделушка, которую можно подарить кому вздумается. Лишь мыслящая душа человека ощущает его безмерность, и лишь мыслью можно объять его.

Но и крохотный земельный участок порой целый мир.

Руки его обрабатывают, а сердце крадет для себя одного. И человек в своем крохотном мире чувствует себя глыбой.

Мир — это чувство. Злым словом могут отравить душу, добрым словом заставят почувствовать себя властелином мира.

Мир... Растяжимое понятие. Он распростерся в миллионах душ. Стоит копнуть, в каждой душе он есть. И каждый скажет: верни, он мой!

И несведущие друг о друге души спешат изменить облик мира. Грядущие поколения об умерших скажут: старый мир.

Отмер старый мир, а новый ой как трудно строить. Новый фундамент, новый орнамент.

Состоялось общее собрание коммуны. Всех будоражила мысль о новых домах, новом селе. Вынесли решение, составили заявление, и Овак, оседлав коня Ваче, отправился в Кешкенд.

Председатель месткома прочел заявление, отложил его в сторону, потом вынул из ящика циркуляр и протянул Оваку:

— Читай.

Овак прочел, удивился, помрачнел.

— Что это значит?

— Это означает: разогнать коммуну и присоединить ее к колхозу «Землероб».

Овак похолодел, потом вдруг весь взмок от пота.

— Но почему разогнать?..

Новость потрясла все село. А колхозники «Землероба» позлорадствовали:

— Во чудаки! Чтоб в колхоз вступить, целый год маршировать учились.

— Пока не построитесь и не гаркнете все вместе: «Да здравствует колхоз «Землероб»!» — мы вас к себе не возьмем.

— Что для вас государство — дойная корова? Коммуна! Организация лодырей!

А Даниэлу это как маслом по сердцу.

— Помнишь, Сатик, что я тебе говорил?

— Это про маре-то?

— Да при чем тут маре? Про колхоз!

— Нет, Даниэл-джан, не помню.

— Коммуну разгоняют! А не сегодня завтра колхоз разгонят! Вот увидишь.

Пришел новый циркуляр: все село — колхоз.

Овак всю ночь глаз не сомкнул. Вспоминал, с каким воодушевлением сколачивал коммуну. И как впервые ряды коммунаров маршировали под гогот односельчан. Они же, наступая друг другу на пятки, все-таки шагали. Вспомнил, как отдавали люди последнюю горсть зерна во имя желанного равенства, которым сам он их вдохновлял. Мысленно он уже осуществил большое строительство коммуны, и казалось оно столь реальным, что невозможно было представить несостоявшимся, существующим только в мечте — вне времени и пространства.

В конторе яблоку было негде упасть. Толпа стояла в дверях, люди глазели в окна. А председатель исполкома взволнованно объяснял:

— Что мы делаем? Создаем коммуну, свободную от всех обязанностей. Она только то и дело что-нибудь требует. Товарищи, поймите меня верно — мы должны усилить мощь нашей армии, развить промышленность. Для этого в селах должно вестись коллективное хозяйство. По частной собственности надо бить отовсюду!..

Потом он дал слово Оваку. Для того это было неожиданностью.

— Я