Зори на просеках - Михаил Степанович Керченко

Осенью в знакомом лесу особенно заметны все малейшие перемены. Березы, сбросив на землю свои яркие сарафаны, дрожат от холода и задумчиво смотрят на горы золотой, теперь уже не нужной им листвы. А когда в синем дымчатом небе появляются фаланги диких гусей, улетающих в чужие страны, то березы вдогонку машут им обнаженными верхушками, прощаются надолго.

Идешь по знакомой тропинке и невольно удивляешься лесной прозрачности. Летом здесь было столько тени, буйной зелени, такие густые, непролазные заросли. А сейчас как будто кто-то прошел с топором и не стало былой красоты. Кто-то, усердно работая, перестарался.

Деревья, встречая напор ветра, шарахаются, глухо ропщут. Но стоит только на минуту выглянуть робкому солнцу, как они успокаиваются, шумят умиротворенно.

Был конец октября, и я отправился с деревенскими ребятишками в лес. Такие осенние прогулки мы делаем ежегодно. Все вокруг поблекло, но вдоль дорог желтели необыкновенно яркие шапочки одуванчиков, словно кто-то небрежно разбросал тут и там золотые монеты, Хочешь — собирай! Я сорвал цветок, понюхал.

— Пахнет? — спрашивают меня ребята.

— Да. Снегом пахнет.

Ребята улыбаются. Сережа Ивакин сделал из стебля засохшего борщевика флейту, подул в нее, и оттуда выпал жучок, который залез в трубочку, чтобы спокойно перезимовать. А дудка ожила, запела о солнечных днях лета, о птицах, покидающих родину, о наступающей зимней стуже и о том, что лето снова вернется к нам и не надо сильно грустить.

Мы слушали и хорошо понимали, о чем поет Сережина флейта. И не грустили.

На опушке стремительно взлетела целая стая краснобровых тетеревов. Прижимаясь к лесной стене, птицы обогнули широкое поле, где лежали кучи овсяной соломы, и уселись на самых высоких березах. Оттуда им было видно все вокруг: огненно-рыжую лисицу, юркнувшую в кусты, белохвостого орлана, парящего над небольшим кочковатым болотом, и нас.

Мы приблизились к муравейникам. Почти каждый холмик был разрыт. Здесь тетерева устраивали свои «порхалища», где они купались в пыли, чтобы выбить из перьев надоедливых паразитов — пухоедов.

В изреженном кустарнике нам попадались осторожные куропатки, а в глубине опустевшего леса — синицы и дятлы в красных шапочках. А вот косой не встречался. Потом все же набрели на одного. Он, почти весь белый, выскочил из высокого бурьяна и присел на задние лапки, навострив уши.

— Рановато зайчишка выбелился, — сказал Сережа.

— Он теперь боится самого себя, вот и прячется.

Кто-то крикнул: «Ай-ай-ай», — и длинноухий, сделав несколько саженных прыжков, скрылся среди белых березовых пней.

— Вот-вот должен выпасть снег, — подумал я вслух.

Казалось, об этом же шептали голые вершины берез.

— Кто вам сказал, что выпадет снег? — спросил Сережа.

— Заяц, которого мы вспугнули.

Вечером начал моросить мелкий, в виде тумана дождь. Засохшие былинки травы, жнивье на полях и ветки на деревьях — все потемнело от влаги, все заслезилось, заплакало. Земля раскисла. Утром стало необыкновенно тихо, полетели отвесно, сверху вниз, пушистые, как новорожденные цыплята, хлопья снега. Я подставил теплые ладони, хлопья таяли.

— Заяц наворожил зиму, — повторял я про себя.

Ликованию детей не было границ. Они полезли на чердаки и в кладовки за санками и лыжами.

— Зима! Зима!

Дня через три озеро покрылось тонкой ледяной пленкой. Но взрослые не верили в приход зимы. Очень уж неожиданно явилась она к нам, захватила всех врасплох. Втайне каждый ждал возврата теплых дней. Я тоже ждал. Ульи с пчелами, полузанесенные снегом, стояли в саду. Я заткнул летки ватой, оставив маленькие отверстия.

Из лесу в деревню перекочевали синички. Они наполнили сад звонким дзиньканьем. Вертлявые синички отыскивали сухие, скрученные в клубочки яблоневые листья — гнезда гусениц, боярышниц и златогузок. Не в каждом саду есть эти гнезда. Но все же, если пройти по зимним аллеям и присмотреться к деревьям, то можно заметить клубочки, свободно висящие на тонких, но крепких паутинках. Отыскав такой клубочек, пухлощекие птички прижимают его лапкой к ветке и раздалбливают клювом. С этой работой они справляются просто-таки виртуозно.

Как-то в морозный день, бродя по саду, я взглянул на ульи и заметил, что все летки открыты: вату кто-то вытеребил и отбросил в сторону. Я рассердился: кто посмел в такую стужу открывать летки! Это, наверное, набедокурили ребятишки. Ищу следы и натыкаюсь на отпечатки куриных ног. Вот чья работа! А назавтра повторилось то же. И тут я увидел, как синичка юркнула с яблоневого сучка прямо на прилетную доску. Она воровски, торопливо начала теребить вату. Мне все стало ясно. Птичка принимала комочки ваты за гнезда гусениц. Она и не подозревала о каких-то пчелах, о том, что может причинить им вред. Она добросовестно делала свое дело: искала куколок.

Синичка, уцепившись клювом за вату, старательно, изо всех сил тянула ее на себя. Казалось, что тоненькие ножки гнулись. Но вата не поддавалась. Тогда птичка бросила свою работу, вспорхнула на яблоневый сук и задзинькала. Прилетела вторая, на помощь. Вдвоем они быстро справились со своим делом. Но потом, как ни старались, не могли найти в вате то, что так упорно искали: куколок. Они подозрительно взглянули на меня: уж не я ли их клад похитил? Я улыбнулся. Синички полетели, дзинькая: дзинь-дзон-дзон! А я понимал это так: он, он, он.

Я начал заносить ульи в омшаник: тепла не жди.

КОЛДУН

Почта стоит около городского сада. Двухэтажная, деревянная, обшитая тесом и выкрашенная лет двадцать назад в зеленый цвет. Облезла. Рано утром Петька Ухалов пришел на почту с чемоданчиком в руках и спросил в круглое окошечко:

— Из Светлого никого нет?

— Есть, — отозвалась девушка. — Тетя Дуся, вас спрашивают.

— Кто там? Пусть ждет. Не к спеху, поди, — послышался за внутренней перегородкой грудной женский голос.

Девушка в окошке улыбнулась и тихо сказала:

— Не смущайтесь: она добрая. Подождите.

Юноша в ожидании тети Дуси, которая должна была захватить его с собой, вышел на улицу и присел на покосившуюся ограду палисадника. Припекало солнце, на карнизе надоедливо чирикали воробьи, дремотно шелестели клены над головой. Петька чуть-чуть грустил. Было жалко покидать родной городок, мать-старушку и девушку, с которой недавно познакомился. Встретились они в сквере около кинотеатра. Она училась где-то в медицинском училище и приехала сюда на практику. Таня — так звали медичку — спросила у Петьки, не знает ли он, где можно устроиться на