Жизнь зовет - Владислав Александрович Колчин

— Мой рационализатор. Моя правая рука в технике.

Как-то в субботу Ната пригласила Петра к Груздеву. В кабинете все уже собрались. Груздев вышагивал около стола и энергично отсчитывал на пальцах левой руки:

— Картошки — ведра три… Хлеба — буханок десять… Святой воды…

Увидев вошедшего Петра, он остановился и, расплываясь в доброй отеческой улыбке, показал ему на стул:

— Садись, Кузьмич… Мы тут, понимаешь, дельце одно затеваем. Давай с нами за компанию. Народ свой…

Андрей, Ермохин и какой-то не знакомый Петру парень со спокойными карими глазами ожидающе смотрели на Петра.

— Это Антошка, шофер из заводского гаража, — представил парня Груздев.

Антошка доверительно улыбнулся.

— Так вот, Кузьмич, что… Прокатить вас всех хочу в подшефный колхоз. Дело одно там мы заканчиваем — электрификацию жилья. Ну, а заодно с делом — и отдохнем. Позагораем и покупаемся…

Петр согласился.

— Вот, — довольный покладистостью Петра крякнул Груздев, — в таком случае на тебя будет возложено, выражаясь канцелярски, ряд деловых поручений.

…И вот уже часа четыре прошло, как нагруженная шефскими подарками трехтонка тронулась в дальний рейс.

Темное, беззвездное небо. Сосны, таинственные и неподвижные, не поют своей грустной задушевной песни, спят. «Пилип-пилип, пить-пить», — тоненько скрипят шарниры левого борта. «Туп-туп-туп», — бьют в ответ им доски борта. И снова тишь, и снова бескрайний лес.

Слипаются веки. А в голове не спеша плывут приятные мысли: «Едем… Ночь. Костер… Уха. А завтра снова солнце…».

— Уф-фу, — зевая бормочет Петр, плотнее кутаясь в плащ. — Спа-ать… хочется.

— Вот чудо: спать, — смеется Андрей. — Чуешь, воздух какой — душа радуется.

Петр не хочет завязывать разговор, он свертывается под своим плащом и делает вид, что засыпает.

— Эх, соня, — разочарованно бубнит Андрей и прячет лицо в теплую податливую охапку травы, напоенную дурманящим запахом увядших луговых цветов.

«Пить-пить-пить», — нежно выводят шарниры и, вторя им, глухо выстукивает борт: «туп-туп-туп».

Гаснут одна за другой звезды, светлеет небо. Антон высовывается из кабины, выискивает глазами подходящее место. Машину ведет тихо, еще тише, еще… и у небольшого леска останавливается.

Груздев вздрогнул, открыл глаза:

— Что, приехали?

— Устал, — коротко ответил Антон и, выскочив из кабины, прямо у дороги, расстелил куртку.

Яков Яковлевич тоже выбрался из кабины, посмотрел на разгоравшуюся зарю, на лесок, близ которого они встали, крякнул.

— Коли так, надо завтрак сооружать.

— Дело, — поддержал его неспавший Андрей и полез в мешки за провизией.

— Ого-го, — ржал он, швыряя брезент на землю.

— Слезай, — подойдя к кузову, вдруг скомандовал Яков Яковлевич.

— А что? — удивился Андрей.

— Снова, как цыган, всухомятку накормить хочешь. Слезай, говорю. А впрочем, ладно, — махнул рукой Груздев, когда Андрей уже было занес ногу над бортом, — сиди.

— Картошку чисть… вот ножичек… — пошарил в кармане. — Я за водой сбегаю. Подай-ка ведерко.

Андрей принялся за картошку.

«Черт толстый, командует, будто на работе», — разозлился он и со злости растолкал Петра с Ермохиным:

— Будет вам дрыхать, валежник натаскать надо…

Груздев не заставил себя долго ждать, он вернулся скоро, поставил ведро с водой, довольно сказал:

— Давай-ка я тебе помогу, — и пыхтя, полез в кузов. С видом опытной хозяйки поскреб ножом по камню, предусмотрительно прихваченному на дорогу, потрогал осторожно лезвие пальцем и потянулся к мешку.

Тем временем Петр и Ермохин наносили валежника, развели костер и, сонно щурясь, млели около него, удовлетворенно поглядывая на кузов машины, где «высшее начальство» безмолвно чистило картофель.

— Э-эй, тетери, — гаркнул Андрей, по-обезьяньи, неслышно подкравшись к ним.

Ермохин сплюнул сердито:

— Тьфу ты, дьявол!

Петр вскочил, бросился на Андрея, стремясь в отместку свалить его.

Яков Яковлевич, покрякивая, суетился около костра, прилаживая к огню ведро с картошкой.

— Эй, жеребцы! — кричал он, повернув голову к барахтавшимся. — Несите Антона к огню поближе, озяб парень.

Те послушно зашагали к дороге, где спал шофер, и вскоре оттуда послышались смех, удалые выкрики и недоуменное мычание поднятого за голову и ноги Антона.

За стеной леска, сквозь чащу, брызнуло солнце. Бронзой полыхнули стволы сосен, засверкали слезки росы на травах. Ленивый столб дыма над костром потянуло ветром, склонило к земле.

Где-то в хвое, высоко над землей, послышалось нежное и звонкое: «Тьюп-фитити, тьюп-фитити».

Петр поднял глаза, долго смотрел на сосны, стараясь разглядеть певунью, но так и не увидел.

— Вот, дурак, — в шутку грубо толкнул его локтем Андрей, — чего рот разинул? Мало слышать — давай погляжу!

Сверху, не умолкая, продолжал заливаться над лесом, озаренным солнцем, маленький звонкий колокольчик: «Тьюп-фитити, тьюп-фитити». И откуда-то издали, чуть слышно, неслось в ответ такое же чистое и нежное: «Тьюп-фитити, тьюп-фитити». Начинался день.

…Завтракали молча, кто лежа, кто на корточках. Антон первый положил ложку и, устало жмуря красные веки, свернулся калачиком и тут же захрапел. Потом рядом с ним прилегли и Ермохин с Андреем.

— Умаялись хлопцы, — деловито выскребая ложкой дно ведра, прошепелявил набитым ртом Груздев.

Петр мешал обугленной палкой дымившие головни. Бросив ложку в ведро, Яков Яковлевич подсел к нему и, сыто отдуваясь, спросил:

— Ну как, доволен? Не жалеешь, что поехал?

— Лет пятнадцать не бывал вот так в лесу…

— То-то, держись, брат, за меня, со мной не пропадешь.

Петр не ответил, неприятно удивленный откровенно покровительственным тоном начальника.

— Я, брат, за молодежь всегда горой стою, — сказал Яков Яковлевич, попыхивая дымком папиросы. — Ни в чем ей отказу нет с моей стороны. Понадобилась машина — на́ машину. Иду в гараж: «Иван Авдеич, наше вам!» — «Здравствуйте». — «Хотим отпуск в лесу провести, машину не устроишь?» — «Можно, пожалуй…» И устроит. Другому не даст, даже если директор прикажет, найдет причину, умная голова, а мне безотказно дает. А почему? Увижу его и еще издали кричу: «Здравствуй, Иван Авдеич!». А старик растет. Шутка ли, начальник прокатки так любезен с ним, хо-хо-хо!

— Да, — неопределенно пробормотал Петр.

— И насчет тебя начальство уломал в две минуты. Он мне было доказывать начал: только, дескать, поступил человек — и в начальники, кабы чего не вышло Так-то вот, — вздохнул он, поднимаясь, — давай-ка и мы похрапим. А то до Чесноковки еще порядком потрястись придется.

…В Чесноковку приехали к полудню. Машина неслась по пыльной деревенской улице с хорошим ветерком и прямо с ходу остановилась у дома в четыре окна.

Тотчас распахнулась калитка, и крупный мужик в галифе приятельски замахал рукой прыгавшим с машины путникам. Он провел гостей в дом.

В доме было прохладно, тихо. Толстая женщина, накинув платок и спрятав что-то под его концами у груди, бросилась к дверям.

— Побольше, смотри! — крикнул ей вслед хозяин, а про себя подумал: «Черта толстого не