Жизнь зовет - Владислав Александрович Колчин
Захарыч на корточках стоял около сварщика и то прикрывал глаза стянутой с головы пилоткой, то клонился к уху сварщика, крича ему что-то. Тот кивал головой, тыкал электродом в указанное Захарычем место, и снова, резкие световые блестки били в глаза Петру. Он отворачивался, подставляя к глазам козырьком ладонь и ждал, когда кончит гудеть аппарат, чтобы снова посмотреть на клеть стана.
После сварки все сгрудились около клети. Захарыч подтягивал горловины труб к калибрам и неодобрительно посматривал на Орлика, который линейкой проверял после него оставленные зазоры. Петр плохо примечал, как, в какой последовательности все происходило. Он спорил с механиком, тыча линейкой в калибр. Павел Иванович с ним не соглашался. Захарыч, не слушая их обоих, командовал что-то Володьке, и оба они, растянувшись вдоль клети на животах, крутили ключами регулировочные гайки. Володька несколько раз убегал в вальцетокарное и приносил требуемые Захарычем ключи.
Потом все отошли от стана. Павел Иванович махнул рукой. Звякнул сигнальный колокол, и валы стана медленно повернулись — стан вздохнул, задрожал, валы замелькали все быстрей и быстрей, точно спеша куда-то. Подставив ухо к подшипникам, Павел Иванович прослушал стан и, обернувшись к нагревальщику, крикнул:
— Давай…
Яркая стальная чушка скользнула из окна печи на рольганг. И Захарыч, и Володька, и Петр с Ермохиным, и даже спокойнейший Павел Иванович тревожно следили за ней. Вот она подошла к клещам вальцовщика. Тот легко вскинул ее с рольганга в первый калибр. Негромко ухнул стан, переходя с холостого хода на рабочий. Маленьким солнцем продрожала катаемая сталь во втором калибре. Потом такое же солнце вспыхнуло в третьем. И, вызывая всеобщий вздох, из четвертого, последнего калибра, выскочила, наконец, готовая полоса и резво побежала по рольгангам к торцу цеха. Все кинулись ее промерить, осмотреть трубы, калибры… Захарыч стукал ключом по гайкам, цвел улыбкой и все оборачивался к шедшему по его пятам Володьке.
Павел Иванович зачем-то щупал подшипники, дергал трубы приспособления, пряча дрожащие счастливой улыбкой губы под перепачканной ладонью и делая вид, что вытирает нос.
Набежали становые с соседних станов. Все возбужденно смотрели на Петра, на трубную спираль, вмонтированную в стан, кричали:
— Еще одну задай!
— Давай еще!
— Покажите, чего стоите-то, ровно одурелые.
Павел Иванович толкнул Петра:
— Иди, Орлик, собирай бригаду.
Вместе с Ермохиным они расставили людей, объяснили, кому что делать, и снова рука Павла Ивановича взлетела вверх, как на старте кросса. Теперь шутки раздавались одна за другой. Стан, точно помолодев, гремел ровно, без обычных уханий, которыми сопровождаются переходы с холостого хода на рабочий. Из последнего калибра почти без пауз выносилась стремительная огненная полоса…
Петр покинул цех, когда уже рассветало. С Захарычем и Володькой ему было по пути, и они шли вместе. Захарыч спросил у Петра:
— Видать, только из учебы… На заводе-то впервой?
— Да нет, бывал. Четыре года до армии слесарничал здесь, в пятом цехе, — ответил Петр. — Бабушка тут у меня, в городе этом.
— Ишь ты, а теперь, стало быть, инженер?
— Выучился после армии.
— Воевал?
— Не пришлось. Мал был еще.
— Да, — задумчиво протянул Захарыч, — а я вот так никуда отсюда не трогался. Как пришел мальчишкой, так и на одном месте.
Возле своего дома Петр замедлил было шаг, но обрывать разговор не захотел и прошел мимо.
— А хорошо пошло, — разливался довольный Захарыч, — стан-то! Я, понимаешь, не верил. Не так, чтоб не верил, — поправился он, — а вообще. Как, думаю, без вальцовщиков. Гну трубу-то и думаю: как, мол, она, глупая труба, за человека сработать может. А сработала черт!
— Я тоже не совсем верил, — признался Петр. — Знаете, то казалось, что все расчеты оправдаются, то сомнения брали: вдруг не пойдет.
— Оно всегда так, — крякнул Захарыч, поеживаясь, и пожаловался: — Не греет, туды ее, старая-то кровь.
Володька поддел его:
— Старишься, когда девчат рядом нет.
Захарыч засмеялся.
— Тебе б с мое. Вот стукнет полсотни, не к девчатам, а от них побежишь.
— Ну!
— Вот те и ну будет!
И, шлепнув Володьку по плечу, Захарыч обернулся к Петру.
— Зубоскалим вот все. А не в обиду друг другу. Хорошее дело, брат, цеховое приятельство. У тебя здесь, поди, еще мало друзей-то, так ты ко мне, старику, заходи домой. В воскресенье ли, так ли на неделе. Знаешь Береговую улицу? Вот там, номер двадцать…
Петр благодарно кивнул Захарычу в ответ, потом вдруг, удивленный, остановился. Захарыч, а за ним и Володька тоже встали.
— Береговая — это у пруда? — спросил Петр и, получив утвердительный ответ, невольно поинтересовался: — А куда же вы сейчас?
Захарыч почесал рукой за ухом, пояснил:
— Оно, конечно, не в ту сторону идем. Да просто тебя провожаем, надо же поговорить.
Тронутый вниманием, Петр положил Захарычу и Володьке на плечи руки и мягко усмехнулся:
— Мой дом тоже уже прошли…
У ворот Петрова дома, весело пересмеиваясь, они распрощались. Чуть сгорбленная, но еще плотная и крепкая фигура, а рядом с ней вторая, легкая, с неуверенным юношеским шагом, уходили от Петра в глубь тихой гулкой улицы, уже залитой выглянувшим из-за Чугун-горы солнцем. И это короткое мгновение перехода ночи в день, полное тишины и какой-то особой торжественности, и строгие линии огромных белоснежных домов, и безукоризненная чистота уже выметенного и политого асфальта невольно усиливали то чувство большой духовной радости, которое родилось в груди Петра после удачи с направляющей спиралью.
С удовольствием ощущая нежащее тепло утреннего солнца, улыбаясь широкой ровной улыбкой, Петр проходил квартал за кварталом. Точно впервые разглядывал витрины и вывески огромных магазинов, дивился обширности площадей, любовался архитектурой здания Дворца культуры и с удивительной наивностью, почти по-девичьи восклицал: «Как хороша земля!.. Эта вот, обжитая человеком, умно и удобно отстроенная для счастья живущих на ней…»
А когда за кварталами новых домов открылось перед ним Запрудье, тесно застроенное полувековой давности деревянными домиками, Петр невольно повернулся назад. Уходить с правильных асфальтированных проспектов, от огромных зданий туда, где веяло дряхлостью, не хотелось. На душе у него было тепло, тепло.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Удача с направляющей спиралью привлекла внимание к Петру. Люди говорили об оригинальности и простоте этого устройства, и Петр нередко читал уважение в глазах говорящего с ним станового.
Его избрали делегатом на областную профсоюзную конференцию, а технический кабинет завода прислал извещение о зачислении Орлика в штат лекторов-техпропагандистов.
