Каменные колокола - Владимир Арутюнович Арутюнян

Послал человека.

— Назлу, приходи повидаться с Пилосом. Если хочешь, возьми с собой немного еды. Он, наверное, стосковался по твоему хлебу.

Назлу обрадовалась. Разожгла тонир, испекла гату.

— С какой радости, Назлу? — спрашивали ее соседи.

Она отвечала:

— Это для Пилоса. Я должна пойти к нему на свидание.

Слово «свидание» ей нравилось. Она повторяла его и в уме, и вслух.

Гату завернула в белый головной платок, взяла Вираба за руку и пошла.

Начальник говорил с ней ласково, а инспектор Саркис даже улыбнулся:

— Заходи, заходи, сестрица Назлу. Я же говорил, что начальник хороший человек.

Он ни разу не говорил этого, но Назлу подтвердила и благословила родителей начальника.

Их отвели в маленькую комнатку. Несколько минут прошло в тревожном ожидании.

Привели Пилоса. Он похудел, побледнел. При виде Назлу глаза его наполнились слезами. А при виде Вираба слезы потекли по щекам, закапали на пол. Назлу пыталась его успокоить:

— Чего ты плачешь, что случилось? Тюрьма — для людей. Ну что за мужчина, если он ни разу не был в тюрьме?

Сказала, а у самой защемило сердце.

— Назлу-джан, если бы хоть было за что...

— Чтоб у того, кто привел тебя сюда, дом обвалился! Думаешь, они не знают, что ты чист как ангел?

Спохватившись, она испуганно огляделась. Сидевший у дверей милиционер мирно курил. Назлу раскрыла сверток, достала одну гату, протянула милиционеру:

— Возьми поешь, братец.

Тот не взял. Дала Пилосу. Милиционер встал, положил папиросу на спинку стула, взял гату из рук Пилоса и разломал ее на куски, ища в ней записку. Не найдя, разрешил съесть.

— Назлу-джан, на что мне гата? Я уже ни есть не хочу, ни пить. Сделай что-нибудь, чтоб я вышел отсюда.

— Да, Пилос-джан, все пороги обобью, тебя из этого ада вытащу.

Свидание закончилось. Назлу пошла домой. Соседи и знакомые собрались, чтобы узнать новости о Пилосе. Каждый старался что-то посоветовать.

— Почему ты сидишь в Кешкенде? Езжай в Ереван.

— Дороги не знаю.

— Спрашивая, до Индии можно дойти.

На следующий день Назлу сказала Вирабу:

— Я отведу тебя в Аяр, побудь у деда, а сама по отцовским делам поеду в Ереван и скоро вернусь.

Одела сына в новое платье. Когда снимала старое, из кармана штанов выпала почерневшая монета. Назлу с проклятием подняла ее. «Пойду положу на стол начальнику. Разве из-за этого людей сажают? Я не сообразила — надо было насобирать по улицам, отнести и сказать: вот забирайте ваше золото... пропади вы пропадом!»

Вираба отвела в Аяр к своим родителям.

— Пусть Вираб у вас побудет, а я поеду в Ереван.

Пошла к куму Согомону, взяв с собой несколько яиц.

— Дорогой кум, когда в Ереван собираешься? Возьми меня с собой.

Кум увидел яйца, подозвал жену:

— Ахчи, возьми это. — Повернулся к Назлу: — В Ереван не могу, но вот завтра я еду в Шарур, чтобы привезти для торгсина соль и керосин. Довезу тебя до Шарура, а оттуда поедешь на поезде.

— Но как же это?

— Не твое дело, на следующий день будешь в Ереване.

По дороге домой она встретила невестку Шахбаза. Та пригласила Назлу в дом. Назлу вошла. Невестка Шахбаза вытащила из глубокого кармана платья деньги:

— Возьми на дорогу. До сих пор мы от Пилоса не слыхали ни одного дурного слова. Вот и хотим сделать для вас маленькое доброе дело.

Назлу поблагодарила и попросила:

— Я оставлю тебе ключ, ты до моего приезда присмотри за домом и за теленком.

— Давай ключ. И за домом присмотрю, и за теленком, и за курами.

Вечером пришли соседи. Одни принесли яйца, другие масло и сыр.

— Назлу, для освобождения Пилоса ничего не жалей.

Назлу растрогалась:

— Я знала, что соседи уважают Пилоса.

Она просеяла муку, испекла гату, завязала узелок, сняла с полки пустой кувшин, чтобы налить туда масла и взять с собой.

«Сделаешь добро — добро и получишь». Масло налила в кувшин, завернула в тряпку, завязала бечевкой. В ведро постлала солому и уложила туда яйца. Увязала вещи и осталась довольна собой. Подошла к тониру, на нее дохнуло теплом, и ей захотелось искупаться.

«Весь день в грязи возилась. В чужом доме буду спать, надо бы помыться».

Поставила котел на тонир, сходила несколько раз к роднику, пока котел не наполнился водой. Выходя, закрывала дверь на засов. В последний раз пришла и увидела, что дверь открыта. «Забыла». Заперла дверь изнутри, зажгла лучину. Размешала в тонире угли, чтобы вода быстрее разогрелась. Поставила корыто рядом с тониром, туда же поставила котлы с горячей и холодной водой.

Сняла платье, ступила в корыто...

Невестка Шахбаза пришла проведать Хачануш. Свет восковой свечи, полумрак, пожелтевшая, как воск, Хачануш.

— Глупая, тебе-то что за дело до того, что у старухи нету сахара, пусть бы ее сын думал.

Слезы.

— А где он?

— Не знаю, пусть хоть совсем не возвращается.

Слезы полились сильнее.

— Я принесла настойку, дай посмотрю раны.

Откинула одеяло, обнажила тело. Синяки на белом нежном теле. Большие волдыри, следы металлической пряжки ремня. Серые раны от веревок. Невестка Шахбаза прикоснулась к больной, та вскрикнула:

— Умираю!

— Чтоб он сам умер, изверг!

Она разогрела настойку, смазала раны.

— Хачануш, ты мужу не сказала, что золото мы вдвоем нашли?

— Нет.

— А что сказала?

— Ох, не спрашивай, сил нет говорить.

Невестка Шахбаза успокоила Хачануш, а сама, встревоженная, ушла. «А вдруг у Серопа найдут золото? Начнут допрашивать Хачануш, она все расскажет, что я тогда буду делать? Муж меня выгонит из дому... Горе мне!..»

Хачануш осталась одна. Она хотела задуть свечу, но не смогла подняться и позвала старуху:

— Погаси свет.

— Поешь чего-нибудь, ахчи.

— Не могу, внутри у меня болит.

— Вах, вах, вах!

Старуха погасила свечу.

— Уйди, оставь меня одну.

Старуха ушла. Мрак, тишина.

Назлу, стоя в корыте, стала с наслаждением лить себе на голову воду из большой кружки. Помылась, вытерлась старой простыней, надела прямо на тело платье. Воду в корыте вынесла и вылила, прибрала комнату, заперла дверь изнутри, погасила лучину.

«Рубашку утром надену, пусть чистая останется».

...Хачануш была неспокойна. «Сероп запаздывает. Может, уехал в Россию? Бог с ним, пусть едет куда хочет, лишь бы предупреждал, я же не раба