Люди без внутреннего сияния (СИ) - Постюма Йенте

Мы должны были изображать нашу семью при помощи кукол. Чтобы в результате суметь выплеснуть сдерживаемые эмоции. Поначалу мы с папой с трудом преодолевали волнение, но потом почувствовали себя свободнее. Уже на втором сеансе мне удалось пробить дыру в животе куклы-женщины и расколотить голову куклы-мужчины о стену. Что делал на своем сеансе папа, я не знаю, но психолог сказал, что у нас случился более активный выброс агрессии, чем он ожидал. После нескольких встреч он предложил закончить терапию.

— Дьеп, кстати, был важным городом и для бананов, — сказал мой отец и сунул за щеку целый гребешок. — Их импортировали сюда для всей Франции.

После ужина я собирала на пляже камни и швыряла их в море.

— Отличная задница, — сказал человек с обветренным лицом, который искал пустые бутылки.

Я часто такое слышала. У моей мамы раньше тоже была отличная задница: большая и круглая. Потом она превратилась в блин. Колония чаек взмыла в воздух одним плавным движением, когда я к ним приблизилась. Это ведь лучшие годы моей задницы, подумала я с грустью, а я совершенно этим не пользуюсь.

Следующей остановкой была деревенька Сен-Валери-сюр-Сомм, выбранная моим отцом из-за морских котиков. Они жили в бухте недалеко от этой деревни.

— Завтра мы проедем мимо них на паровозике! — воскликнул он. — Правда ведь здорово?

Сен-Валери-сюр-Сомм оказалась деревенькой, битком набитой пожилыми туристами. Все они были в ветровках и с палками для ходьбы. В ресторане нашего отеля они перемалывали искусственными челюстями белое рыбье филе. Папе захотелось стейка. Жирные краешки застряли у него в зубах, и когда ему не удалось вытащить их оттуда при помощи языка, он засунул в рот руку почти целиком. Он ухватился за кончик жирной жилки и начал лихорадочно ее тащить.

Он слишком много времени бывает один, подумала я. Ему нужна новая жена, может какая-нибудь милая соцработница из их дурдома. Там работали, как правило, позитивные практичные женщины, которые ни за что не стали бы ругать его последними словами за разбитую чашку, даже если это была уникальная чашка из старинного шкафа в гостиной.

— Пап, пожалуйста, — сказала я. — Ты прямо как сумасшедший из вашего заведения.

На следующий день паровозик был наполовину заполнен седыми головами. Мы с папой сидели в первом вагоне у окна. У отца под мышками были огромные мокрые пятна. Мы не сразу нашли, откуда отправляется экскурсионный паровозик, но в конце концов даже первыми зашли в вагон, потому что мой папа втиснулся мимо пожилой пары с палками. Я наорала на него, и теперь мне было стыдно.

— Смотри, у них тут меню. — Я пыталась напустить на себя веселый вид, показывая ему заламинированную бумагу у нас на столике.

— Угу, — ответил мой отец с усталым видом. Когда он чувствовал себя несчастным, у него был усталый вид.

На улице пожилой мужчина подсаживал свою пожилую жену на ступеньку поезда. Я представила, как он взбирался на супругу в постели. Потом я снова вспомнила писателя. А потом подумала про семидесятилетнего дедулю, которого видела по телевизору: он мог мастурбировать часами, если жены не было дома, больше всего ему нравилось заниматься этим в саду. В интервью он сказал, что всегда старался задерживать оргазмы, иногда на целую неделю, это делало их особенно яркими. Тут я быстро подумала про моего отца, дома без мамы, и тут же быстро стала думать о морских котиках, которых нам предстояло увидеть.

Тем временем поезд тронулся. Мой папа показал на белых птиц в бухте.

— Колпицы, — сказал он.

Я кивнула и тоже посмотрела в окно.

— Лошадь, — сказал он чуть позже, и я посмотрела на лошадь.

Так мы ехали некоторое время, встретили по пути овцу и еще одну лошадь, пока не добрались до морских котиков. Там все пенсионеры встали, чтобы сделать фотографии. Мой папа тоже. Он вышел в проход, чтобы я уместилась на снимке.

— Ну улыбнись же, — сказал он.

На шоссе в сторону Дюнкерка мотор начал издавать странные звуки. Папа свернул на выделенную полосу. Там он простоял некоторое время, согнувшись над открытым капотом. Когда он снова сел за руль, машина не завелась.

— Нам нужно в сервис, — сказал он устало.

Нас забрал эвакуатор. Водитель, вялый мужик с холодными буравящими глазами, погрузил нашу машину и велел нам тоже забираться в нее. Рядом с ним в эвакуаторе места не было. Пассажирское кресло сняли.

— Зачем? — спросила я.

Оказалось, надо было сменить обивку. Когда он произносил это, то долго смотрел на меня не отрываясь. Если убрать нос и лоб, он будет похож на Джона Уэйна Гейси, американского предпринимателя, который в свободное время устраивал представления, переодевшись в клоуна. Я только что дочитала книгу про то, как в семидесятых он изнасиловал, пытал и убил тридцать три человека. Обычно он начинал с фокуса с наручниками — рассказывал мальчикам, что может открыть наручники без ключа, а заканчивать очень любил фокусом с веревкой, который заключался в том, что он завязывал веревку на шее своей жертвы и затягивал узел до тех пор, пока несчастный не задыхался.

— Зачем могло понадобиться менять обивку на сиденье? — спросила я папу, когда мы сидели в машине высоко на эвакуаторе. Я протянула ему мятные конфетки.

— Может, он пролил на него кофе, — сказал папа. Он перекатывал конфетку за щеками языком туда-сюда.

— Таких типов кофейные пятна не волнуют, — сказала я. — Ты видел его глаза? Он же чистый психопат.

Мой отец вздохнул.

— Тут все не так просто, — начал он. — В психопатии различают несколько форм. Внутри каждого подтипа существует большая вариативность, и даже при этом разовьются ли у человека психопатические черты или нет, зависит от внешних факторов, например от окружения.

— Почему ты просто не разжуешь конфету и не проглотишь ее? — крикнула я.

Он вытащил конфету изо рта и выбросил в окошко.

— Ты всегда так остро реагируешь.

— Знаешь, кто на самом деле остро реагировал? — сказала я. — Мама.

— Твоя мать была экспрессивной.

— Нет, она вечно злилась, а ты этого даже не замечал. А еще она завидовала. Если кто-то делал тебе комплимент, она начинала унижать тебя в присутствии других. Ты что, забыл?

— Ну… — сказал он. — Ничего страшного в этом не было. А кроме того, я сейчас говорил о тебе.

— Нет, — сказала я. — Мы говорим о тебе. Ты ничего не видишь дальше собственного носа и водишь как ненормальный. Поэтому мотор и сломался.

Эвакуатор съехал с шоссе и круто развернулся. Я вцепилась в сиденье, чтобы не завалиться на отца, и смотрела в другую сторону. Он с потерянным видом прижался щекой к стеклу, пальцы судорожно сжимали ручку дверцы.

Два дня нам пришлось ждать, пока починят машину, в деревне без гавани, пляжа и кулинарных изысков. Водитель эвакуатора, который оказался владельцем местного автосервиса, привез нас в отель на городской площади, развалину с баром и игровым автоматом на первом этаже. За автоматом сидел парень в застиранной футболке с надписью «Металлика». Бармен, он же хозяин отеля, выдал нам ключи. Он был такой же заторможенный, как и владелец автосервиса, но только глаза у него были сонные. Он вяло махнул нам на дверь, за которой находился проход к террасе и лестница к нашим номерам.

— Мерси вам! — крикнул мой отец. Когда он говорил по-французски, его голос всегда звучал весело.

В номере не было мини-бара. Я открыла окно, легла на кровать, от которой пахло чем-то затхлым, и закрыла глаза. Писатель как-то рассказывал мне, что любит лежать в гостиничных номерах с открытыми окнами. Больше ему ничего не надо, чтобы узнать другую страну. На улице завизжала сигнализация на чьем-то мопеде. В соседнем номере за стеной мой отец говорил по телефону с хозяином автосервиса. Я задумалась, есть ли у того жена и семья и беспокоится ли его жена по поводу психопатских глаз мужа или закрывает на них свои собственные. «В определенном возрасте женщинам больше всего на свете хочется завести семью, — сказал однажды писатель. — Тогда они перестают смотреть на все так уж критично». Ему самому семья была не очень-то нужна, поэтому всю неделю он жил в отдельной квартире на верхнем этаже совершенно один, с открытыми окнами и книжкой на коленях.