На Харроу-Хилл - Джон Вердон

Уголок рта Моргана дернулся:

— Леди довольно… своеобразная.

8.

Личный коттедж Лоринды Рассел стоял в чаше роскошной лужайки, окаймленной горным лавром, в конце тропинки, прорезавшей лес. Сланцевая крыша, по каминной трубе на каждом торце дома. Ярко‑зеленый плющ смягчал края дверных и оконных проемов, придавая фасаду сказочную мягкость.

Когда Морган и Гурни подошли к двери, та распахнулась, и навстречу вышла женщина‑офицер. Лицо без улыбки, жесткий взгляд человека, слишком многое повидавшего.

— Миссис Рассел в порядке? — спросил Морган.

— На ногах, говорит связно, — ответила она и запнулась, косо глянув на Гурни.

— Детектив Гурни присоединится ко мне, — сказал Морган. — Можете говорить свободно.

— Она из беспомощной — превратилась в хозяйку положения. Никаких признаков горя. Ноль. За лицом кинозвезды — практичный ум. Надеюсь, я не выхожу за рамки.

— Все в порядке, офицер. Самое время на перерыв. Вернитесь через полчаса.

— Есть, сэр. — Она направилась в сторону главного дома.

Морган глубоко вдохнул и первым шагнул в дверной проем, оплетенный плющом.

С первого взгляда на интерьер у Гурни всплыли в памяти английские коттеджи, со страниц дизайнерских журналов в стоматологической приемной: старые дубовые балки; кресла в ситцевых цветочках; пузатая чугунная печь, вмурованная в камин — уют деревенской аристократии. Но внимание быстро сместилось с декора на высокую темноволосую женщину у камина, говорящую по телефону.

У нее были классически правильные черты и безупречная кожа, как у юной модели. На ней — бежевые брюки и белая блузка, сидевшие безукоризненно. Голос — ровный и спокойный:

— Это должно произойти сейчас… Это не моя забота… Хорошо… Верно…

Заметив Моргана и Гурни в арочном проеме, ведущем в комнату, она без выражения махнула им, указала на диван и закончила разговор:

— Адрес у вас есть… Завтра в девять. Не позже.

Она коснулась значка на экране, затем метнула в сторону Гурни небрежную улыбку:

— Я — Лоринда Рассел. А вы кто?

Морган ответил за него:

— Детектив Дэйв Гурни. Мой бывший напарник по нью‑йоркской полиции. Эксперт по расследованию убийств — лучший из лучших. Я попросил его взглянуть на нашу ситуацию.

Она не сводила глаз с Гурни:

— Дэйв немой?

Морган вспыхнул.

Гурни улыбнулся:

— Иногда бываю глухим.

— Хорошо. — Она снова указала на диван. — Садитесь. Мне нужно сделать еще один звонок.

— Примите соболезнования, — сказал Гурни, оставаясь стоять.

Она не отреагировала. Листая что-то на телефоне, спросила у Моргана:

— Когда ваши люди закончат?

— Закончат?

— В доме. — Она приложила телефон к уху.

Морган помедлил:

— Надеюсь, к концу дня. Почему вы спрашиваете?

Ответа не последовало. В трубку она сказала:

— Это Лоринда Рассел. Перезвоните мне, чтобы назначить время приезда вашей бригады.

Она нажала на другую иконку, положила телефон на журнальный столик, демонстративно выждала, пока мужчины устроятся на диване, и сама села в кресло напротив.

— Вы знали, что кровь классифицируется как опасный отход?

Морган моргнул, явно не поспевая за ходом мысли.

— Найти компетентную клининговую компанию оказалось непросто, — произнесла она, не отрывая взгляда от Гурни. — Многие вообще не берутся за кровь, и только одна согласилась справиться с таким объемом. Но вы, вероятно, знакомы с этим лучше меня.

За два десятилетия с лишним в нью‑йоркском отделе убийств, Гурни не раз видел реакции супругов на убийство — но такой не встречал никогда.

Она продолжила ровно:

— Кровь должна быть удалена полностью, до последней молекулы, прежде чем я смогу вернуться в дом. — Ее взгляд еще на несколько секунд задержался на Гурни. На лице мелькнул дерзкий огонек — тот самый, что он часто замечал у людей, обожающих соревнование.

Она перевела глаза на Моргана:

— Как продвигается ваше расследование?

— Сейчас обрабатываем улики. Идут лабораторные процедуры. Собираем видео с частных и городских камер наблюдения. Патрули опрашивают соседей. Мы делаем все возможное, и надеемся…

Она перебила:

— Иначе говоря, прямо сейчас вы ничего не знаете.

Морган смутился:

— Лоринда, делается все, что…

— А вы, детектив Гурни? Есть предложения?

— Пока лишь вопросы.

— Задавайте. — Ее пальцы негромко постукивали по подлокотнику.

— В период, предшествовавший нападению…

— Убийству.

Он удивленно приподнял бровь.

— Я предпочитаю ясность. Это было не просто нападение.

— Хорошо. Убийству. — Он кивнул. — Были ли вам известны конфликты — в делах или личной жизни вашего мужа — которые могли бы иметь отношение к случившемуся?

Она издала короткий хриплый звук — то ли кашлянула, то ли усмехнулась:

— В жизни Ангуса не было ничего, кроме конфликтов. Он был воином. Это его самая притягательная черта. Но войны порождают врагов.

— Кто‑нибудь мог желать его смерти?

— Уверена, желающих было немало.

— Кто‑то конкретный?

— Если вы имеете в виду тех, кто приходит на ум сразу, — наш несчастный сосед, Чандлер Асперн. Но больше следовало бы бояться тех, о ком сразу и не вспомнишь. Не так ли?

— Вы назвали Асперна — из‑за споров по аренде?

— И из‑за взаимной ненависти. Совершенно открытой. Если бы убили Чандлера, главным подозреваемым был бы Ангус. Я вчера все это изложила детективу Словаку. Прочтите его протокол. — Она с легким раздражением глянула на Моргана, затем вновь на Гурни. — Позвольте теперь я спрошу. Как вы оцениваете мою безопасность?

— Убийца побывал в спальне рядом с вашей. Если бы целью были вы — вы были бы мертвы.

— Значит, я в безопасности?

— Возможно.

— Но ставить на это жизнь не стоит?

— На вашем месте я бы не стал.

Пальцы ее замерли. Теперь она смотрела на Гурни так, будто разгадывала головоломку:

— Вас что‑то смущает. Что именно?

— Меня удивляет отсутствие камер наблюдения и сигнализации.

— Это исправляется. Сегодня утром я договаривалась об установке самой современной системы.

— Хорошая мысль.

— Вы иронизируете? Подразумевая, что стоило сделать это до убийства?

— Это, конечно, было бы разумно, — вежливо сказал Гурни. — Предполагаю, вопрос даже не поднимался всерьез. По тому, что я слышал об Ангусе, он напомнил мне человека, которого я когда‑то знал: могущественного, с ворохом врагов и без сигнализации. Он видел в тревоге знак трусости, а страх — чувство, которого в себе не признавал. Страх — это то, что он навязывал другим.

— И что с ним случилось? — спросила