Пятая Французская Республика - Nicholas Atkin

с Марокко, но в 1965 году его сменил генерал Бумедьенн. Его умение наводить страх на арабских националистов завоевало ему друзей в Париже, да и сам он ценил хорошие отношения с Францией. Однако экономическая бесхозяйственность, падение цен на газ и коррупция в правительстве привели к тому, что в конце 1980-х годов Алжир снова оказался в состоянии войны с самим собой. В этой ситуации НФО не смог предотвратить заражение алжирского национализма исламским фундаментализмом. Эта нечистая смесь привела к созданию FIS (Исламский фронт спасения, менее известный как Фатима, Интердит де Сортир), ранние успехи которого на выборах обеспечили его скорый роспуск, после чего он вновь возник как террористическая Группа исламской армии (GIS). Вскоре она провела кампанию против алжирского правительства и французских граждан, оказавшихся на арабской земле. В конце концов, она развязала войну против самой Франции, организовав кампанию бомбардировок Парижа в 1994-1995 годах. Как мы увидим, в 1990-е годы деятельность таких террористов способствовала росту расизма во французском обществе.

Если в 1990-е годы алжирцам не были рады во Франции, то и в 1960-е годы миллион "pieds noirs" радостно возвращался домой.41 Как отмечает Винен, выходки ОАГ обеспечили им связь с насилием, политическим экстремизмом и злодейством. Их странные акценты и бедность также выделяли их. Это было не то, к чему они привыкли. Будучи потомками иммигрантов, они создали себе комфортный образ жизни в Северной Африке, пользуясь дешевым жильем, большим количеством слуг и тесно связанными общинами. Средиземноморское солнце южных французских департаментов, где скопилось большинство, не было компенсацией. (Около 30 000 человек поселились в испанском курортном городе Аликанте, так как он, по слухам, напоминал Оран). Приехав, часто не имея с собой ничего, кроме чемодана - говорили, что альтернативой, если бы они остались в Алжире, был гроб, - они обнаружили, что отсутствие профессиональной квалификации, не являющееся препятствием для работы в Северной Африке, вынуждает их соглашаться на рутинную и полуквалифицированную работу. Даже высококвалифицированные специалисты были вынуждены искать себе другое пропитание. Хорн приводит пример одного офтальмолога в Аликанте, который в итоге стал управлять ночным клубом. Алжирское правительство также не сдержало своего обещания о финансовой компенсации. Неудивительно, что они стали озлобленной общиной, чья политика тяготела к крайне правым, хотя, как говорит Винен, мало кто понимал, что они находятся в крайностях. Именно "пьед нуар" голосовали на президентских выборах 1965 года за петениста Тиксье-Виньянкура (человека, прославившегося во время оккупации своим откровенным антисемитизмом), а в начале 1970-х годов стали первыми учениками Ле Пена42.

Однако их вклад не был полностью отрицательным. Напоминая угандийских азиатов, изгнанных диктатором-каннибалом Иди Амином и переселившихся в Британию в начале 1970-х годов, эти неохотные эмигранты часто селились в непопулярных и дешевых регионах, например в Воклюзе, где их природное стремление и амбиции, особенно в отношении своих детей, оживляли местную экономику, хотя их присутствие часто вызывало недовольство коренного населения. Pieds noirs, которые, конечно же, хотели остаться "французами", особенно не любили на Корсике, где давно существовало сепаратистское движение.

Для самой Франции уход из Алжира, несомненно, стал благом для экономики в целом. После этого не нужно было содержать дорогостоящую оккупационную армию; приток "пьед нуаров" и алжирцев облегчил нехватку рабочей силы внутри страны; промышленность начала переключать свое внимание на европейских, а не имперских торговых партнеров. В других отношениях Эвианские соглашения также стали освобождением для Франции. В целом историки сходятся во мнении, что Алжир так и не стал по-настоящему вторым Вьетнамом. На это было несколько причин, связанных с контекстом, временем и изображением. Как отмечает Гилдеа, контекст Алжира был связан с гражданской войной: "Алжирцы, против которых велась война, считались французами, даже если они были плохими людьми".43 Что касается времени, то отмечается, что окончательное поражение во Вьетнаме (1975 год) произошло, когда США, после Уотергейтского скандала и нефтяного кризиса начала 1970-х годов, переживали кризис уверенности в себе. Франция в 1958 году могла показаться хаотичной, охваченной сомнениями в себе, однако вскоре после этого де Голль смог поставить Пятую республику на твердую основу. В то время как внутри страны экономика процветала, за границей Франция начала проводить амбициозную внешнюю политику, в некоторых отношениях безнадежно нереалистичную, но успешную, поставив страну в центр европейских и мировых дел. Изображение событий имело большое значение, поскольку ужасы Индо-Китая регулярно демонстрировались на американских телеэкранах каждый вечер, так называемая "первая война в гостиной", в то время как в 1950-х и начале 60-х годов французским интеллектуалам пришлось преодолевать правительственную цензуру, чтобы рассказать об ужасах Алжира, но не через телевизионные СМИ, а через петиции, статьи и книги.44 Таким образом, во время самих боевых действий алжирская война была представлена в кино в незначительном количестве. Как напоминает Филипп Дайн, первые фильмы, в которых был показан конфликт, - "Алжирская битва" (La Bataille d'Alger) Джилло Понтеорво 1965 года и "Потерянное командование" (Lost Command) Марка Робсона 1966 года - были сняты иностранными продюсерами.45 Хотя фильмы Жан-Люка Годара и Луи Малля могли содержать подсознательные отсылки к алжирской войне, только после "Мон шер Франжин" 1989 года, продолжает Дайн, конфликт был показан в основном, популярном кино, и осталось мало фильмов, сравнимых с американскими картинами о Вьетнаме: The Deer Hunter, Full Metal Jacket, Apocalypse Now и Born on the Fourth of July. К счастью, не было ни одной реальной попытки подражать трилогии "Рэмбо".

Хотя Алжир, возможно, и не стал бы еще одним Вьетнамом, память о войне была крайне мучительной.46 Именно потому, что память была столь болезненной, ее и подавляли. На протяжении 1960-70-х годов о конфликте говорили не как о "войне", а как о "бедах" - отголоске британских трудностей в Северной Ирландии. Ветеранам, как среди регулярной армии, так и среди pieds noirs, было трудно добиться официального признания своей роли. Национальная федерация древних алжирских комбатантов (FACA), осмелившаяся поставить под сомнение некоторые аспекты алжирской войны, часто становилась мишенью для правых активистов. Со своей стороны, политики обычно избегали привлекать внимание к Алжиру, опасаясь, что это может разжечь страсти между теми, кто рассматривал войну как попытку продвинуть цивилизаторскую цель Франции, и теми, кто понимал, что эта миссия зависела от методов гестапо. Некоторая степень объективности была достигнута в 1980-х годах благодаря выводам престижного исследовательского органа, Института истории современного времени (IHTP), который изучал влияние войны на французское общество47. Как пишет Мартин Эванс, выводы историков вызвали интерес СМИ, и в 1990-е годы появилась серия документальных фильмов, среди которых "Алжирские анны" Бенжамена Стора, посвященный тридцатой годовщине войны, "Война без имени" Бертрана Тавернье, исследующий жизнь