На Харроу-Хилл - Джон Вердон
— Почему?
— Тейт позапрошлой ночью погиб в результате несчастного случая.
— А его отпечатки — на месте преступления?..
— С этим мы и возимся. Если это не ошибка, значит, Тейт в какой-то момент был в спальне Ангуса. Когда именно — неизвестно. Отпечатки не датируются. Но точно не прошлой ночью — прошлой ночью Тейта уже уложили в гроб в местном морге.
Гурни понимал: выяснить, когда и зачем враг жертвы оказался в ее спальне, — задача первостепенной важности, возможно, ключ к разгадке убийства. Но сейчас в голове у него вертелся вопрос куда проще и ближе.
Странное дело, но первым его озвучил именно Морган:
— В эту минуту ты, наверное, спрашиваешь себя, что заставило меня так отчаянно просить о встрече с тобой.
4.
Минут двадцать спустя Морган закончил мрачную тираду о том, что дело, в которое, судя по всему, вовлечена известная семья, неминуемо превратится в политическое минное поле, способное или вознести его карьеру, или окончательно ее уничтожить; о том, что следственные навыки Гурни — особенно сильные как раз там, где собственные Моргана слабее всего, — способны вытащить его из трясины. Просьба у него была одна: чтобы Гурни приехал в Ларчфилд завтра к девяти утра — осмотреть место преступления. После этого он мог решить, готов ли ввязаться в расследование.
Гурни нехотя согласился, и Морган, облегченно вздохнув, откланялся.
Проводив взглядом, как внедорожник исчез за сараем на грунтовке, Гурни вернулся на кухню. Внезапно вспомнил: так и не заехал за молоком, о котором Мадлен просила его по дороге из академии. Он взял бумажник, сел в машину и покатил 8 километров по старым фермерским угодьям к деревушке Уолнат-Кроссинг.
Слово «деревня» оживило в памяти тихое очарование местечек английской сельской местности, где они с Мадлен провели медовый месяц. Но «деревня» было неверным названием для Уолнат-Кроссинга, который из года в год все глубже погружался в экономический и социальный кризис северной части штата Нью-Йорк: эпидемия пустых витрин расползалась, число безработных и нетрудоспособных росло.
Он остановился у одного из двух «круглосуточных» магазинов на Мэйн-стрит, прошел к узкому молочному отсеку вдоль целой стены-холодильника — тому самому, что почти целиком отдан под пиво, сладкую газировку и воду с причудливыми вкусами. Взял полгаллона обезжиренного молока и подошел к кассе, дожидаясь, пока беззубая женщина в домашнем платье и зеленых резиновых сапогах, купит себе россыпь ярких лотерейных билетов.
Вернувшись домой, он поставил молоко в холодильник, из корзины достал луковицу, перец, стебель сельдерея и увесистый цукини. Нашинковал овощи, разложил рядом со сковородкой. Наполнил кастрюлю водой для пасты и водрузил на конфорку. Поставил воду на сильный огонь — и пошел быстро принять душ и переодеться.
Теплая вода, струившаяся по спине, так расслабила, что он задержался под душем вдвое дольше, чем рассчитывал. Когда наконец вернулся на кухню, чтобы довести ужин до ума, увидел Мадлен у плиты — она стояла к нему спиной и помешивала овощи в сковороде. Паста кипела, а стол у французских дверей уже был накрыт.
— Привет, — сказала она, не оборачиваясь. — Спасибо, что все организовал. Вижу, про молоко ты не забыл.
— А ты думала, забуду?
— Я решила, что это возможно.
Он не счел нужным пояснять, насколько это было близко к правде. Подошел и поцеловал ее в шею. От ее слегка взъерошенных каштановых волос тянул приятный, уличный аромат.
— Как прошел твой день?
Она убавила газ под сковородой и помешала пасту:
— В клинике за это время у меня, как обычно, были и взлеты, и падения. Суд по делам о наркотиках направил восемь пациентов. Двое напуганы до смерти — может, настолько, что согласились участвовать в программе. Остальные шестеро все отрицают. Видела, как у них в головах вертятся маленькие колесики: угадывают, что я хочу услышать, пытаются обмануть систему — лишь бы не сталкиваться лицом к лицу со своей зависимостью.
Гурни пожал плечами:
— Лжецы и манипуляторы. Типичная клиентура твоей клиники.
— Но именно те немногие, кто действительно хотят помощи и в итоге меняют жизнь к лучшему, — они и придают всему этому смысл. — Она выключила газ под пастой, отнесла большую кастрюлю к раковине и откинула содержимое на дуршлаг.
Он понял, что прозвучал чересчур мрачно:
— Конечно, то, что ты делаешь, стоит того. Я не хотел тебя задеть. Все, что я имел в виду…
Она перебила:
— Тебе не нравятся наркоманы. У тебя с ними в городе были свои истории. Я это понимаю.
Он улыбнулся — где‑то читал, что от улыбки голос звучит теплее:
— Значит, ужин — лучшая часть твоего дня. А как прошла остальная?
— Очень интересно. Расскажу через минуту.
Она бережно встряхнула дуршлаг, вернула его на плиту, переложила пасту в сковороду к тушеным овощам и все тщательно перемешала длинной деревянной ложкой.
Когда они разложили еду прямо из сковороды и сели за стол, Мадлен достала из‑под салфетки сложенный лист и протянула ему:
— Это могло бы стать для нас небольшим проектом. — Лицо ее сияло от предвкушения.
Он развернул бумагу и увидел чертеж, похожий на структурную схему какого‑то сарая.
— Деннис распечатал это с сайта фермы, — добавила она.
Он нахмурился при упоминании этого имени:
— Что это?
— Приют для альпак.
— У нас нет альпак.
— Пока нет.
Он оторвал взгляд от листа.
— Но мы могли бы завести одну, — сказала она. — Или двух. Парой лучше. Они очень общительные, в одиночку им тоскливо.
— Давно ты об этом думаешь?
— Наверное, с тех пор, как два года назад помогала Винклерам с их альпаками на ярмарке. — Она смолкла, будто вновь переживая, как та ярмарка обернулась катастрофой — зловещей кульминацией ужаса в деле об убийстве Питера Пэна.
Мгновение спустя она посмотрела на него с задумчивой улыбкой:
— Это не то, что нам нужно делать прямо сейчас. Сначала надо построить им дом. И это было бы весело — сделать его вместе.
Гурни снова взглянул на чертеж, положил его на середину стола:
