Экология внимания - Citton, Yves;

мета-аттенциональное приключение основано на ОБРАЩЕНИИ МЕЖДУ ВНИМАНИЕМ И КРИТИКОЙ, где нам предлагается погрузиться в представленное внимание (и во вселенную, в которую оно нас погружает), сохраняя при этом одну ногу в реальной ситуации, из которой мы рассматриваем это внимание ( Figure 16 ). Я разделяю удивление и страх главного героя, когда из темноты внезапно появляется чудовищная фигура, и в то же время я знаю, что я в кинотеатре и что мне не угрожает опасность. Это двойное, двухуровневое сознание, благодаря которому я одновременно живу на территории и на карте, на которой она представлена, до сих пор было определяющим фактором эстетических переживаний, происходящих в успокаивающем контексте театров или книг. Если сегодня эти вакуоли нуждаются в переоценке и более тщательной защите, то это также связано с тем, что это одновременно погруженное и всеобъемлющее двойное внимание находится в процессе генерализации на наш опыт реальности - стирания границ, отделяющих "зрелища" от "жизни". Несомненно, именно на этой головокружительной карусели мы сталкиваемся с металепсией, упомянутой выше в отношении Кристофа Ханны и Арсения Жиляева.

16 . Колебание между погружением и критикой

Анализы Ги Дебора, Жана Бодрийяра или Поля Вирилио пролили свет на СИМУЛЯЦИОННУЮ ПЕРМЕАЦИЮ человеческого внимания, неизбежно проявляющуюся сегодня в наших социальных механизмах и технологических гаджетах. Стало привычным говорить, что все наши представления о мире определяются репрезентациями, циркулирующими среди нас и через нас. 40 По мере того как наши медиа-аппараты становились все более многочисленными, более эффективными и более вездесущими, мы учились смотреть на территории в соответствии с картами, которые хранились у нас в голове. Когда сегодня Google предлагает нам очки, позволяющие накладывать в реальном времени и пространстве всю информацию из Интернета на реальность перед нами, это симулякральное проникновение карты на (или, скорее, в) территорию является лишь экстериоризацией в техническом аппарате того, что уже во многом определяло внутреннее функционирование нашего культурного постижения реальности.

Но даже если последствия этой технологической экстернализации, вероятно, будут значительными и их трудно предугадать, мы уже можем наблюдать, как наше внимание приспосабливается к внутренне пронизанной природе нашего внимания. Рискуя оксюмороном, мы могли бы определить это приспособление как "инстинктивно-рефлексивное": для значительной части молодых поколений стало очевидным, что все, на что мы смотрим сегодня, всегда и уже опосредовано симулякрами, которые являются результатом различных интересов. Если эти поколения могут показаться обескураживающе наивными в том или ином исследовании, можете быть уверены, что это часто происходит потому, что задаваемые вопросы не смогли заставить их повторить то, что настолько очевидно, что само собой разумеется: не нужно размышлять (очень долго), чтобы понять, что я вижу (сквозь) симулякры. Когда я путешествую, я следую за рекламными образами, и делаю это, чтобы сделать фотографии для публикации на Facebook. Мое рефлексивное осознание важности изображений не требует момента самокритичного прозрения: оно находится в самом центре всего, что я переживаю. 41

Проекционные очки Google помогают нам увидеть, что это инстинктивно-рефлекторное двойное сознание связано не столько с распадом карты на территорию (и путаницей в мыслях), сколько с разрывом между ними. Судя по их нынешней форме, которая еще очень груба, подобные очки 42 , указывая на то, что за углом дороги спрятана станция техобслуживания или пиццерия, позволяют нам очень быстро чередовать медиатизированную информацию и непосредственно воспринимаемые данные, одновременно давая нам сенсорный опыт их разделения: мой глаз должен сфокусироваться на одном или другом. Как и в нарративном погружении, мы одновременно держим одну ногу снаружи, а другую внутри - и при этом продвигаемся сразу на двух уровнях.

Интерпретационное внимание

Это двухуровневое, рассинхронизированное, дважды сфокусированное, неизбежно погруженное и инстинктивно рефлексивное внимание в действительности ставит нас в позицию, в которой нет ничего нового, но которая характеризует человеческое внимание с самого начала. Это позиция РЕФЛЕКСИВНОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ, к которой мы можем здесь вернуться, думая о ней в терминах режима внимания, основанного на колебании между иммерсивной настройкой и рефлексивной критикой. Как только осознание осознает себя как "интерпретацию", оно включает в себя (самокритичное) измерение, которое отделяет его от простой уверенности, связанной с разумной очевидностью: смотрю ли я на следы животных на снегу или на поведение человека в обществе, когда я предлагаю свой анализ в качестве "интерпретации", я признаю, что он отчасти субъективен, ошибочен и относителен, что заставляет нас всех (включая меня) сохранять определенную критическую дистанцию по отношению к нему. Но как только осознание претендует на роль интерпретации, оно также должно стремиться приспособиться к уже существующей данности, в которую оно вынуждено погружаться как можно глубже: оно всегда опирается на что-то уже данное (след, жест, текст, партитура), по отношению к которому оно претендует на определенное соответствие, что позволяет ему законно претендовать на некую объективную реальность.

Даже если кажется, что они движутся в противоположных направлениях, иммерсивная настройка и рефлексивная критика находятся вместе: именно терпеливо погружаясь в детали и нюансы интерпретируемого объекта, мое внимание стремится заранее ответить на критику, обращенную к его субъективности. Именно его (само)критическая динамика дает импульс для динамики, с помощью которой оно углубляется в себя. Мы узнаем здесь обратные термины часто повторяемого осуждения "молодых поколений" за их якобы рассеянное и некритичное использование интернета. Сеть предоставляет нам огромное количество информации, которую мы должны научиться интерпретировать. За осуждением Интернета как машины для отвлечения внимания, за предполагаемым отмиранием "глубокого чтения" и "литературного мозга" можно разглядеть два вопроса, которые должны заставить нас задуматься о реформировании наших старых институтов, а не указывать пальцем на молодых.

Деклинистский дискурс любит направлять на цифровых аборигенов две противоречивые критики. С одной стороны, "молодые" полностью лишены критического духа, наивно проглатывая всю чушь, выложенную в Интернете; с другой стороны, они считаются нецивилизованными дикарями, восстающими против всех форм власти. Мы же задаемся вопросом, не демонстрируют ли они другую форму критического духа, который их старшие считают еще более оскорбительным, поскольку он разоблачает наивность и лицемерие. На что жалуемся мы, интеллектуалы и учителя, когда сетуем на дефицит внимания, характерный для разных аудиторий? Что они не слушают в достаточном количестве или недостаточно преданно драгоценные слова, исходящие из наших уст и перьев? А что, если, как предположили выше Роберт Карон и Кэти Дэвидсон, это происходит (немного) потому, что то, что мы говорим, (возможно) в конечном итоге не так блестяще или увлекательно, как нам хотелось бы представить? Помимо нарциссизма, который вполне естественно затрагивает каждого автора - и каждого оратора в целом, - жалобы, которые на протяжении последних двух столетий направлены на