Гадюка - Джон Вердон

Сон повторялся снова и снова, пока не превратился в совершенно другой сон — сон о Мадлен. Когда он проснулся на рассвете, сон был настолько печальным, что его глаза были мокры от слёз, — но мгновение спустя то, что вызвало его плач, растворилось безвозвратно. Его сменило непреодолимое желание посетить её дом.

Было уже позднее утро, когда он добрался до своего уединённого места для парковки за холмом. Небо было ясным, солнце светило ярко, и с ветвей вечнозелёных деревьев капал талый лёд. Гурни поднимался по крутому склону, неся с собой только ноутбук.

В лагере всё, казалось, было в порядке. Он откинул полог палатки, включил пропановый обогреватель, а затем подошёл к месту среди деревьев, откуда открывался вид на дом и окрестности. Он увидел машину наблюдателей у сарая и арендованный Мадлен красный «Кросстрек» у грядки со спаржей. У курятника был припаркован старый синий пикап, а мужчина в грубой фермерской одежде устанавливал деревянный столб сечением четыре на четыре дюйма в яму недалеко от курятника. Около дюжины таких же столбов уже было установлено на пастбище под курятником. Дополнительные ямы для столбов были выкопаны примерно каждые восемь футов, образуя неровную дугу вокруг дальней стороны курятника. Вид этой работы вызвал у Гурни сложное чувство, которое он никак не мог определить. Одиночество и обида были его частью.

Он вернулся к палатке, вошёл внутрь и сел на складной стул — наполовину пытаясь понять свою эмоциональную реакцию, наполовину пытаясь её игнорировать. В поддержку второй половины он открыл ноутбук и начал просматривать свои списки и заметки, пытаясь увидеть общую картину в этом потоке информации. Но, как и прежде, кусочки пазла отказывались складываться. В отчаянии ему пришла в голову радикальная мысль.

Предположим, ни один из «фактов» не соответствует действительности.

Предположим, у Зико Слейда не было тёмной тайны, не было никакой встречи с некой Салли Боунс. Предположим, Ленни Лерману ничего не рассказывал некто по имени Джинго. Предположим, что звонки Лермана Слейду не имели никакого отношения к шантажу. Предположим, что это были фальшивые спам-звонки, о которых Слейд быстро забыл. Это, наконец, объяснило бы расхождение между записями телефонной компании и утверждениями Слейда о том, что он никогда не получал звонков с целью шантажа. Предположим, что никакого вымогательства вообще не было. Предположим, что дневник был сплошной ложью. Предположим, причина, по которой из фактов не складывалась целостная картина, заключалась в том, что большинство из них вовсе не были «фактами».

Это было поразительное предположение. Если это действительно так, то на что можно опереться в расследовании?

Что ж, подумал Гурни, если столкнуться с ложью, возможно, лучшим подходом будет спросить: что общего у этой лжи? Другими словами, какую глубинную правду она должна была скрывать?

Эта мысль привела его к истории Маркуса Торна о курьере с драгоценностями — его лжи о том, что он узнал одного из грабителей, о том, что тот его схватил, о том, что он его сфотографировал, о номере машины, на которой он скрылся. Общим для всех этих историй было то, что их продиктовал ему сообщник в качестве платы за сотрудничество в фальшивом ограблении — сообщник со своими собственными целями.

Я сделаю то, что ты хочешь, если ты скажешь то, что я хочу.

Если эта договорённость была основой дела Лермана, то тайной целью сообщника было обвинить Слейда в ужасном убийстве, сфабриковав мотив, устранить шантажиста, чтобы сохранить свой безупречный имидж. Тот самый мотив, который Страйкер так эффективно использовала для достижения обвинительного приговора.

Результатом стало не только тюремное заключение Слейда, но и разрушение его образа раскаявшегося грешника. Возможно ли, что оба этих результата были одинаково преднамеренными? Или даже последний был важнее первого?

Если так, то это представило тайну убийства Слейда в тюрьме в новом, интересном свете и вновь заставило Гурни вернуться к вопросу Эммы: почему, после всех усилий по обвинению Слейда в убийстве, преступник всё же приказал его убить?

В тот момент он мог думать только о том, как бы не допустить освобождения Слейда из тюрьмы — или о том, что ложное обвинение не достигло цели подставщика. Но предположим, что целью было очернение блестящего имиджа Слейда?

Тогда возникает вопрос: в чём именно заключался провал?

Конечно, не в освещении дела в СМИ, которое выставило Слейда в самом неприглядном свете, и не в восприятии широкой публики. СМИ и общественность были более чем готовы видеть в Слейде лицемера-убийцу. Таким образом, если цель уничтожения имиджа каким-то образом провалилась, она, должно быть, провалилась в гораздо более узкой аудитории, но аудитории, имевшей огромное значение для автора.

Было очевидно, что она полностью провалилась по крайней мере с одним человеком — Эммой Мартин, чья непоколебимая вера в Зико Слейда стала причиной участия самого Гурни. В этом контексте убийство Слейда в тюрьме, можно было рассматривать как последнюю попытку опорочить человека, выдав его за самоубийство движимое чувством вины.

Этот новый взгляд на дело воодушевил Гурни, но и поднял большой вопрос. Почему так важно было уничтожить образ Слейда в сознании Эммы Мартин? Почему мнение психотерапевта о её клиенте может иметь значение для кого-то ещё? При каких мыслимых обстоятельствах изменение этого мнения стоило бы убийства?

Затем, совершенно внезапно, он понял, что всё делал неправильно, и простая истина озарила его, словно солнечный свет.

71.

Как он мог этого не заметить? С самого начала это было прямо перед глазами. Возможно, в этом и заключалась проблема: всё было слишком очевидно.

По дороге с холма, где располагалась его палатка, обратно в домик Слэйда, он ещё раз обдумал детали дела, чтобы убедиться, что его решение объясняет всё — от обезглавливания Ленни до стрельбы в Сонни и неоднократных посягательств на его рассудок и безопасность. К тому времени, как он свернул на подъездную дорожку к домику, он был на девяносто процентов уверен, что все части головоломки сложились. Однако он осознавал, что понимание произошедшего не является доказательством. И это не давало плана дальнейших действий.

Он припарковался рядом с пикапом Вальдеса, посмотрел на время — 16:05 — и вошёл в домик. В камине в гостиной пылал огонь, и в воздухе витал аромат вишнёвого дыма. Услышав наверху шум пылесоса, он отправился на кухню сварить кофе. Пока кофе готовилось, он вернулся в гостиную, устроился в одном из кресел у камина и попытался придумать наилучший план действий.

Первым делом ему