Яд, порох, дамский пистолет - Александра Лавалье

– Абсолютно бесплатно, из беспокойства о вашем самочувствии.

Отец Диомид кивнул и посторонился, пропуская Алексея внутрь.

Дом священника состоял из единственной комнаты, да и та выглядела слишком пустой. В ней не было ничего, что создавало бы мало-мальский уют. Только стол, кровать, лампа да иконы в углу.

Отец Диомид уселся на стул посреди комнаты, словно предоставляя себя для осмотра. Алексей тут же пожалел, что при нём нет врачебного чемоданчика, было бы убедительнее, но провёл осмотр честь по чести: проверил белки глаз (веки подрагивали, что говорило о нервном напряжении и усталости), посчитал пульс (частит, и тремор рук вполне заметный). Как только Алексей отпустил запястье, отец Диомид зажал ладони коленями, как провинившийся школяр.

Алексей снова заговорил, стараясь ласково «поглаживать» голосом, как учил профессор:

– Ну что же, состояние ваше не очень, нервничаете много. Да это и неудивительно, при таких-то событиях. Я выпишу вам капли. Спать будете лучше, поспокойнее станете.

Алексей взял листок бумаги, лежащий тут же рядом с книгами, черкнул на нём название успокоительных капель, которые в любой дешёвой аптеке продадут. Протянул отцу Диомиду:

– Вы же грамотный? Прочитаете?

Отец Диомид листочек взял, зажал в кулаке, глянул снизу на Алексея:

– У вас, доктор, глаза хорошие. Внимательные. Так в душу и смотрят.

И перекрестил его. Алексей сглотнул. Выходило неудачно, доверие-то он вызвал, а как теперь к расспросам приступить? Непонятно. И неприятно. Будто он лжец и притворщик какой.

Отец Диомид меж тем продолжал сверлить его взглядом:

– А где ж мы встречались с вами, доктор? Не могу припомнить, подводит меня голова. Со вчерашнего не помню ничего…

– Не помните ничего… На похоронах статского советника Малиновского мы встречались. А потом сразу после того, как церковь взорвалась.

На этих словах отца Диомида слегка повело, он начал со стула заваливаться. Алексею даже пришлось придержать его за плечо. Хрупкое спокойствие было нарушено, священник начал нервно вздрагивать, пытаясь удержать рыдания, но слёзы текли, не спрашивая его. Он вцепился в Алексея, как в последнюю надежду.

– Вся моя жизнь… вся жизнь была в ней. Я ж её своими руками построил, ни камешка себе не взял.

– Какого камешка? Вы о чём?

– Госпожа Белозерская, Елизавета Петровна, упокой, Господи, её душу, святая была женщина, драгоценности свои завещала, чтобы я церковь построил. Я и построил. Я возвёл! Мою церковь!

Отец Диомид неожиданно дёрнулся, раскидывая руки, заставив Алексея вздрогнуть и отшатнуться. В голову настойчиво лезли мысли о граммофоне, но к чему они, Алексей вспомнить не мог.

– Елизавета Петровна – это мать Анны Юрьевны Вельской?

Отец Диомид замер, внимательно взглянул на Алексея, потом наклонился и прошептал, презрительно кривя губы:

– Ведьма она. Дрянь купеческая. Ни копеечки мне на церковь не дала, глумилась только, оскорбляла святое место. Матушка её во сне ко мне являлась, плакала, прощенья просила за дочь свою.

Алексей присел на корточки перед священником.

– Прощенья просила?

Тот закивал.

– Отец Диомид, скажите, а вы помните тело женщины, которое мы в развалинах нашли? Вы тоже говорили, что она ведьма.

Лицо священника сделалось пустое-пустое, отстранённое и слегка обиженное.

– Полиция тоже спрашивала, да я не помню ничего. Как бахнуло, у меня аж в глазах потемнело. Потом уж здесь в себя пришёл, так вечерело уже, и полон дом городовых.

Отец Диомид помахал рукой перед лицом, отгоняя то ли видение, то ли запах тех городовых.

– Полон дом городовых… – Алексей же внезапно подумал, что для дома, где живёт один мужчина не в себе и вчера была толпа полицейских, пол подозрительно чистый. Как будто уже успели убрать. Интересно, кто? Но спросил совсем другое:

– Откуда в вашей церкви порох?

Отец Диомид замер на мгновение, моргнул, потом перекрестился истово:

– Господь с вами, откуда в церкви пороху взяться? Пожар внутри был, я в окне увидал, бежать бросился, а потом и громыхнуло.

– А где вы были, когда громыхнуло, помните?

Глаза священника забегали. И непонятно было, действительно ли сейчас его мысли мечутся в обрывках воспоминаний, пытаясь найти ответ, или же этот ответ он сейчас пытается придумать.

– Так это… на кладбище и был.

– Видели там девушку, такую, с пушистыми волосами?

Отец Диомид вскочил и, выпучив глаза, заверещал:

– Не было такой! Не помню я! Ничегошеньки не помню! Я болен!

Алексей на секунду испугался, что священник действительно повредился в уме, а он, Алексей, своими вопросами спровоцировал приступ. Но в дверь постучали. Отец Диомид тут же замолчал, его лицо приобрело обычное отрешённое выражение, и, не глядя на Алексея, он пошёл открывать.

За дверью стоял вологодский крестьянин и жевал лепёшку. Рыжеватый, с густой бородой, в шапке почти до бровей. Увидев священника и Алексея, он икнул, проглотил кусок и спросил, протягивая остатки хлеба:

– Кокорки хочете, господа хорошие?

Алексей изо всех сил напряг крылья носа, стараясь не рассмеяться. Об этом способе ему ещё в детстве рассказал петербургский кузен, и избавиться от этого знания было решительно невозможно. Отец Диомид остался в прежнем состоянии и только буркнул:

– Ты кто такой?

Крестьянин стянул шапку:

– Галактион Козьмин я. Али здисетко отец Диомид живёт? Я к нему.

Услышав «имя» крестьянина, Алексей не удержался, шумно втянул воздух и схватил себя за нос, потёр, будто захотел чихнуть. Напряжение крыльев носа уже не помогало, оставалось только закрывать лицо.

Меж тем священник повернулся к нему.

– Мне пора, отец Диомид, – понятливо произнёс Алексей. – Будьте здоровы.

И вышел, успев краем уха ухватить почти невесомое слово «окно».

Дверь захлопнулась. Алексей решительно двинулся по дорожке прочь от дома, прикидывая в уме, когда деревья скроют его. И через пару минут он уже сидел, скорчившись, под единственным окном домика, слушая, что происходит внутри.

Первое, что его удивило, – грубый и властный голос священника. Недовольный, какой бывает у людей, не желающих отвлекаться на мелочи. На одну мелочь в виде глуповатого крестьянина.

– Пошто пришёл?

Рыжий отвечал запинаясь, старательно изображая смущение и «окая» в нужных местах.

– Дык… мужики-то говорят, будто ты грамоте учишь. Али базлают?

– Да на что тебе грамота, олух? Тебе ж, поди, документы читать не надобно?

– Закон Божий читать хочу.

– Закон Божий тебе любой священник перескажет и объяснит. Научит дурака, как жить.

Тут рыжий крестьянин неожиданно повысил голос и заговорил горячо:

– Не хочу, чтоб учили меня. Не безумок, поди. Сам хочу дознаться! А ну как переврёт всё священник твой? Вон у нас в деревне батюшка – базлит-базлит, а дела не скажет, всё дуру только! Ой, батюшка, прости, забылся я.

Несколько секунд стояла тишина, Алексею уж стало казаться, что