Яд, порох, дамский пистолет - Александра Лавалье

– Побранить бы тебя за такие речи, да не буду. Похвалю. За то, что дознаться хочешь. Ты прав. Грамота не буквам учит, грамотный человек думать научается. Ты вот что. Приходи к ночи в чайную, в «Нитку», здесь недалеко. Часов в двенадцать. Читать книги будем. Сначала послушаешь, а потом и выучу тебя. Но смотри не болтай.

– Отчего же? Не срамное это дело, книги читать.

– Да больно желающих много, а чайная мала. И мы не всяких привечаем, а только тех, кто сам дознаться хочет. Так что помалкивай, таков уговор.

– Хорошо. А что ж так поздно?

– Так работают все днём, мой хороший, работают, некогда людям.

На этом и порешили.

Алексей почувствовал себя отомщённым. Какой-никакой, а результат по делу у него имелся. Рыжий же получил лишь приглашение на литературные чтения. Алексей фыркнул, представив, какого рода грамоты читают крестьянские мужики. Он осторожно отполз от окна и скрылся в зелени сада, не замечая, что за его перемещениями следит ещё один человек.

Глава 13

Поминальный обед нынче без коньяку

– Чешется, зараза!

Рыжий плюхнулся на скамейку рядом с Алексеем и принялся отдирать фальшивую бороду. Вид у него был нерадостный.

– Что скажете, Эйлер? Как вам наш батюшка показался?

– Он не сумасшедший, душевно он здоров.

– Как вы это определили?

– Он спросил меня, придётся ли ему оплачивать мой визит. Поверьте, умалишённых такие вопросы не интересуют. Это раз. Второе – он сам называет себя больным, хотя сумасшедшие себя таковыми не считают, они-то кажутся себе нормальными. Но ведёт себя как юродивый, кричит, пугается. Я думаю, это маска. Чтобы всерьёз не принимали.

– Вы слышали мой с ним разговор?

– Да, и у меня сложилось впечатление, что с вами разговаривал совсем не тот человек, что со мной.

Рыжий наконец отодрал бороду, сунул её в карман и, закинув голову, принялся растирать зудящий подбородок. Пробормотал невнятно:

– О том и речь. На похоронах мы видели никчёмного человечка, после взрыва вы видели сумасшедшего, а приходские мужики описали его как важного человека большого ума. И какой же он?

– Думаю, всякий. На похоронах собрался высший свет, дворяне, перед которыми он мелкая сошка. Или хочет такой казаться. Для мужиков он лидер своего рода. А после взрыва… он что-то скрывает, несомненно. И решил, что помешательство – хорошее прикрытие.

– Вам удалось что-то узнать?

– Да! Но предупреждаю, Квашнин, вам это не понравится. Отец Диомид изображает приступ сумасшествия именно в те моменты, когда я спрашиваю про Варвару Дмитриевну.

Рыжий помрачнел и переспросил, заведомо зная ответ:

– Вы же утверждаете, что он здоров?

– Абсолютно.

– А что конкретно вы спрашивали про Варвару Дмитриевну?

– Видел ли он её перед взрывом.

– И?

– Думаю, видел и пытается это скрыть. Только вот почему?

Рыжий сполз по скамейке, положил голову на край и закрыл глаза, как бесконечно усталый человек, и хрипло произнёс:

– Не ходите огородами, Эйлер, вы как будто пытаетесь меня пощадить. Нам всё равно придётся выяснить, при чём здесь Варвара Дмитриевна. Хотя и не хочется…

– Отец Диомид сказал такую фразу: «Пожар в окне церкви увидел и бросился бежать». Вот скажите, куда бегут люди, когда видят пожар?

– Тушить. Или пожарных звать.

– Он не сказал про пожарных. Просто побежал. Отец Диомид любил церковь как своё детище. И всё же бросился от неё. Я думаю, он знал, что возможен взрыв и рядом быть небезопасно.

– Думаете, это он поджёг?

– Вряд ли. Он горюет о церкви как о живом существе. Зачем ему? Это его владения, его жизнь. Но всё же он увидел огонь и бросился спасать себя, а не её.

– Маловато данных, чтобы подозревать священника. Вы построили предположение по одной фразе. Она может означать что угодно другое. И от знакомства с Варварой Дмитриевной он, возможно, открещивается по причинам, никак со взрывом не связанным. Надо искать дальше.

Алексей насупился:

– Боюсь, вы правы. Куда мы дальше? К Ивану?

– Как вы думаете, Алексей Фёдорович, мы сможем у Малиновских напроситься на обед? Вы ж там бывали! А то чай внутри меня уже закончился.

– Вы нахал, Квашнин.

– Тоже мне, новость.

– Вы же лепёшку съели, я видел!

– Не лепёшку, а кокорку. Моя мать такие же пекла.

– Вот и наслаждайтесь пока воспоминанием о кокорке.

* * *

На стук в парадную дверь Малиновских никто не вышел. Алексей очередной раз подивился, как же можно в 1915 году без электрического звонка, и постучал снова, погромче. Рыжий стоял сзади в образе добропорядочного газетчика и молчал. Видно было, что ему слегка не по себе. Всё-таки заходить через дверь – трудное дело, чёрным ходом привычнее. По дороге они пытались сговориться, как вести себя у Малиновских, да ничего особенного не придумали. Решили, что вести разговор будет Алексей, а рыжий слушать и наблюдать.

Алексей постучал третий раз. Но особняк молчал, не отзывался. Был холоден до неприличия. Все окна зашторены, ни звука, ни движения внутри. Алексею внезапно стало не по себе. Все хозяева этого дома мертвы. И этот мёртвый дом практически принадлежит ему. Совершенно не хотелось Алексею такого подарка. А Иван, как ни злился на него, искренне был предан хозяйке и переживал её гибель и потерю дома.

Внезапно откуда-то сзади дома раздался звон битого стекла и приглушённая, но яростная ругань. Алексей, оторвавшись от размышлений, с удивлением заметил, как преобразился рыжий. Из растерянного паренька он в секунду стал ищейкой. Пригнулся и, неслышно ступая, двинулся на звук. Алексею ничего не оставалось, как идти следом. Пригибаться, впрочем, он не стал. Хотя двигаться старался всё-таки потише.

Сцена, представшая им за домом, была достойна пера живописца. Думается, господину Репину хорошо удались бы эти фигуры русского реализма. Несколько крепких мужиков стояли, прижимая к себе ящики с коньяком, и недобро глядели на сыщиков. Тут же стояла наполовину груженная подвода, под которой растекалась лужа и валялись осколки только что разбитых бутылок. И мальчишка, державший под уздцы кобылу.

Руководил погрузкой Иван. Представления Алексея о том, что он может сейчас переживать, в секунду разбились о реальность. Сейчас Иван переживал неловкую ситуацию, в которой его застукали за сбычей на сторону хозяйского коньяку. Того самого, которого по императорскому закону уже год как не существует, но он успел послужить Глафире Степановне снотворным, а для её мужа стал причиной смерти.

Мужики отмерли, аккуратно составили ящики на подводу и бесшумно встали плотненько, плечом к плечу. Алексей сглотнул. Ничего пока