Яд, порох, дамский пистолет - Александра Лавалье

его отношениями с уголовной полицией пообещал понаблюдать. Когда Алексей с возмущением описал позицию Макрушина «лишь бы был кто виноватый», следователь усмехнулся и согласился посодействовать в избавлении Алексея от роли козла отпущения. «Из уважения к Елене Сергеевне», – заметил он и отвернулся. Алексей предпочёл эти слова никак для себя не трактовать.

Тем временем рыжий, вцепившись в нотариуса как клещ, тянул из него информацию о Вельской. Мендель ёрзал, вздыхал, набивал цену, но всё же сказал:

– О её позоре долго судачили, вы тогда ещё были детьми. Потом забылось. Заговорили снова, когда она уж в певицы подалась. – Мендель хихикнул. – Никак определиться не могли, то ли ругать её, всё ж дело неприличное для урождённой дворянки, а то ли завидовать, потому как она стремительно богатеть начала. А когда газеты её «королевой» величать начали, тогда совсем примолкли.

– О каком позоре речь? – перебил рыжий.

Меньше всего Алексею хотелось сейчас говорить об этом, да куда деваться. Избегая встречаться взглядом с рыжим, он обратился к нотариусу, выплёскивая на него своё недовольство:

– Вы же знали, что Вельская была любовницей Дмитрия Малиновского!

– Да кто ж не знал-то?! – искренне удивился Мендель.

– И про Варвару Дмитриевну с самого начала знали, намекали мне в нашу первую встречу!

Нотариус тут же вспылил в ответ:

– Учитесь лучше понимать намёки, молодой человек! Уж коли за помощью приходите, умейте взять, что вам дают!

Алексей открыл было рот ответить, но рыжий равнодушно, совершенно пустым голосом поинтересовался:

– При чём здесь Варвара Дмитриевна?

Алексей повернулся к нему и, глядя прямо в лицо, бухнул:

– Варвара Дмитриевна – дочь Дмитрия Малиновского и Вельской.

– Но…

– Полагаю, она сама не знает до сих пор.

– И…?

– И ничего. Варвара Дмитриевна как была, так и осталась незаконнорождённой и непризнанной со всех сторон.

– Словом, не пара вам! – Рыжий не удержался, вспыхнул и выкрикнул давно сидевшие в нём слова.

Алексей выпрямился. Взглянул рыжему в лицо и ровно произнёс:

– Не пара. И мне очень мешает знание, что она за деньги встречалась с мужчинами. Варвара Дмитриевна… симпатична мне. Но моя симпатия оказывается ограничена текущим моментом. Как бы я ни старался, я не могу разглядеть за ней будущего.

– Выходит, Эйлер, вы ужасно расчётливый тип.

– Пусть так. И не пытайтесь меня поддеть! Я всё обдумал и стараюсь действовать из уважения к Варваре Дмитриевне.

Рыжий фыркнул:

– А вы спрашивали, нужно ей ваше уважение?

Алексей отмахнулся, моментально устав от этого разговора.

– Вам надо, вы и спрашивайте.

Рыжий побелел:

– Я спрашивал. От меня ей ничего не нужно. А вы, по всей видимости, просто слепой!

– Квашнин, я разберусь без вас!

Господин Мендель с невыразимым удовольствием наблюдал за переругивающимися молодыми людьми.

– Эх, был бы я молод, да не иудейской веры, сам бы на красавицу взглянул!

Спорщики осеклись и замолчали. Никто не взял на себя смелость объяснить Менделю сегодняшнее положение Варвары Дмитриевны и то, что каждый втайне сомневается, можно ли будет в дальнейшем называть Варю «красавицей».

Разговор естественным образом увял. Мендель, почувствовав неловкость ситуации, вскочил и принялся прощаться. Рыжий бросился его провожать, привычно проигнорировав то, что в этом доме хозяин не он.

Алексей остался в гостиной и от нечего делать разглядывал бутылку коньяку, стоявшую на столе. Невесело подумал, что с флакончиком от нюхательной соли и графинчиком из «Афонькиного кабака» у него теперь собран весь комплект участвовавших в деле коньяков. Интересно, как такая комбинация называется в картах? Фул хаус? Каре? Хоть к Макрушину за консультацией обращайся! Нужно провести лабораторный анализ содержимого, а то вдруг вновь окажется, что внутри нет никакого яду. В этой истории даже очевидное перепроверять приходится.

С такими мыслями он ушёл в лабораторию. Через минуту там же появился рыжий и тихонько пристроился на стуле в углу, притворяясь невидимым.

Сравнительный анализ занял совсем немного времени, и скоро Алексей точно знал, что яд в графинчике и бутылке, принесённой нотариусом, абсолютно идентичный. Как он и предполагал, калиевая соль синильной кислоты, попросту говоря, цианистый калий. Любимый яд отравителей всех времён и народов. Похож на сахар, хорошо растворяется, приятно пахнет миндалём – идеальная добавка для напитка. И смерть клиента гарантирована в течение пяти минут! Только как получилось, что вместо Глафиры Степановны этот коньяк выпили другие люди?

Алексей отыскал у себя на полках флакончик из-под нюхательной соли, позаимствованный в секретере вдовы. Он по-прежнему был завёрнут в серую бумагу для черновиков. Алексей бережно развернул флакончик, поставил его, а бумагу принялся механически разглаживать руками, размышляя о превратностях судьбы. На бумаге виднелись слабые чернильные буквы. Алексей вгляделся в них и похолодел. Обернувшись к Квашнину, он проговорил:

– Что ж, Антон Михайлович, теперь вы имеете полное право утверждать, что я осёл.

Рыжий буркнул:

– Тоже мне, новость. Но почему только теперь?

Рыжий вскочил, встал рядом и заглянул через плечо Алексея. Но уже через секунду он выхватил у Алексея листок, поднёс к глазам и начал читать вслух, разбирая фразы:

– «…известен ваш преступн… умысел… ожидать в церкви… приходите одна…» Это вы у Малиновской украли эту записку?

– Ничего я не крал! Я завернул в этот лист флакон с ядом. На тот момент я думал, что коньяк отравлен. Понимаете, Антон Михайлович, у Глафиры Степановны в секретере лежало два вида бумаги: белая, плотная, с гербом Малиновских, и вот эта, тонкая, серая. Я тогда решил, что Глафира Степановна использует её для черновиков, что этот лист ей больше не нужен. Мне и в голову не пришло вглядываться в буквы.

– И кому, по-вашему, эта записка?

– Очевидно, госпоже Вельской. Я полагал, что Глафира Степановна спит в тот момент, когда я брал листок. Но скорее она притворялась и следила за мной. Или же заметила пропажу листка утром. А после решила, что я прочитал записку и в курсе её планов. Во всяком случае, это многое объясняет.

– Ну хорошо, она позвала Вельскую в церковь, а зачем?

– Думаю, Антон Михайлович, достопочтенная Глафира Степановна шантажировала Анну Юрьевну. И господина Туманова заодно, ведь Вельская нарушила указание и пришла на встречу не одна.

– То есть вы хотите сказать, что Глафира Степановна, собираясь шантажировать Вельскую, написала ей письмо сначала в черновике, потом переписала на гербовой бумаге, а черновик сохранила? Она… была не умна?

– Скажите, Квашнин, вы бы стали использовать бумагу, на которой стоит ваш герб, для записки сомнительного содержания?

Рыжий пробормотал:

– Если у меня появится такая бумага, я вообще на ней писать не буду, только любоваться.

– Вот и я думаю, что Глафира Степановна писала свою записку на дешёвой бумаге, а