Коллаборационисты. Три истории о предательстве и выживании во время Второй мировой войны - Иэн Бурума

Однако многие клиенты Керстена из числа европейской элиты (одним из них был граф Галеаццо Чиано, зять Муссолини и министр иностранных дел в фашистской Италии) были вполне готовы сотрудничать с нацистами, кто как единомышленник, кто как оппортунист. Возможно, некоторые зажимали от снобизма нос. (Чиано говорил Керстену, что ненавидит немцев.) Едва стало очевидно, что Третий рейх рушится, эти люди немедленно продумали, как подстроиться к новым переменам во власти. Однако можно с уверенностью предположить, что мало кто из ближайшего окружения Керстена испытывал отвращение к нацистскому режиму или стыдился его. Скорее напротив.

В какой-то момент даже неисправимый ловелас может ощутить потребность жениться, как все приличные люди, и в 1937 году Керстен подыскал себе подходящую жену. На тот момент ему исполнилось тридцать восемь лет. Неизменно верная Элизабет Любен, что бы она сама ни думала, никогда не была кандидаткой на эту роль. Если верить чарующему рассказу Кесселя, Керстен однажды игриво пошутил, что женится исключительно от радости, если его угостят супом, который готовила его мать и который невозможно найти нигде в Берлине, – рассольником. Однажды их с Элизабет пригласили на обед в дом отставного немецкого полковника и его жены родом из Балтии. К ним присоединилась скромная дочь друга семьи Ирмгард Нойшаффер. Она была юна, белокура, сияла здоровьем, а ее дед занимал должность главного лесника великого герцога Гессен-Дармштадского. Керстена поразило, что угощали их рассольником. Он тут же попросил руки Ирмгард. Спустя четыре месяца и пару пламенных писем они поженились.

К концу 1938 года, после вступления немецких войск в Австрию и Чехословакию, после Хрустальной ночи, когда коричневорубашечников и ликующую толпу натравили на еврейских граждан и их имущество, названый отец Керстена Август Дин попросил его об услуге. Не мог бы он заняться лечением его близкого друга? Он человек весьма влиятельный и страдает от хронических спазмов в желудке. Опять же существует несколько расходящихся версий того, что за этим последовало. По словам Жозефа Кесселя, Дин так волновался, что едва мог произнести имя этого влиятельного человека, который, разумеется, был Генрихом Гиммлером. Как пишет Кессель, Дин опасался, что Гиммлер национализирует его промышленную империю. Фактических свидетельств этому нет. Керстен упоминает лишь, что у немецких промышленников были с Гиммлером «натянутые отношения».

В то, что у самого Дина были какие-то трения с Гиммлером в 1939 году, верится с трудом. Однако вполне возможно, он и другие «друзья Гиммлера», в том числе Ростерг, считали, что, избавляя Гиммлера от спазмов, Керстен станет «своим человеком» в свите главы СС и сможет продвигать их интересы. Как и парикмахерам, придворным шутам, барменам – массажистам легко было втереться в доверие к влиятельным людям, тем более если они могли облегчить их невыносимые страдания. Керстен хорошо объясняет этот феномен: «В ходе моей практики я вновь и вновь убеждался, что можно завоевать доверие людей, занимающих руководящие позиции, причем со стороны оно будет казаться чрезмерным. Поскольку лидеры окружены корыстными людьми, они всегда начеку. Зато спокойно расслабляются на приеме у врачей, которым не впервой видеть их в уязвимом положении»[36].

Так Феликс Керстен оказался в великолепном кабинете Генриха Гиммлера в роскошной штаб-квартире гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе в Берлине на их первом сеансе мануальной терапии.

2. Схевенинген

Если кого и можно было бы назвать жертвой исторических перипетий, то моего дальнего родственника Фрица Кормиса, бледного, худощавого, с сильным немецким акцентом отпускавшего саркастические ремарки о превратностях судьбы. Фриц был скульптором, знаменитым в первую очередь своими бронзовыми портретными медальонами – Черчилля, Чаплина, короля Эдуарда VIII и некоторых моих дядюшек и тетушек. Он родился во Франкфурте в 1897 году. Когда великие европейские державы вступили в войну, он изучал искусство во Франкфуртской школе искусств, где одним из его преподавателей был Макс Бекман. Фриц был призван в австро-венгерскую армию и отправлен на Восточный фронт. Получив ранение, он попал в плен к русским и сидел в ужасных условиях в Сибири. «О ближнем многое узнаешь, когда, кроме подштанников, у тебя нет ничего» – так он резюмировал этот суровый опыт в одной нашей беседе. Ему удалось бежать по поддельному швейцарскому паспорту. Даже если он делился со мной какими-то подробностями, я уже забыл их. Вернувшись во Франкфурт, Фриц зарабатывал скульптурными портретами, но в 1933 году судьба вновь сыграла с ним злую шутку. Он и его жена Рахель, оба евреи, сразу поняли, что в Третьем рейхе им места нет, и переехали в Голландию.

Там они не задержались. По словам Фрица, голландцы восприняли приход Гитлера к власти в соседней стране с невозмутимостью и простодушием. Они не думали, что им грозит какая-то беда. В Первую мировую Нидерландам удалось сохранить нейтралитет и, разумеется, в случае новой войны – крайне маловероятном – они сделают то же самое. Несмотря на то, что в азиатских владениях своей империи – нынешней Индонезии – их голландские колониалисты проявляли невероятную жестокость, сами голландцы считали себя мирной нацией торговцев и лавочников. С чего бы кто-то стал на них нападать?

Так, в 1934 году Фриц и Рахель добрались на пароме из Хука в Лондон, где уже находились их родственники. Фриц стал Фредом, и до конца своих дней они жили рядом со стадионом для крикета в Сент-Джонс-Вуд с барельефами спортсменов на стене. «Встретимся у барельефа», – говорил Фриц, назначая встречу.

Фриц был совершенно прав. После вторжения Германии в 1940 году в Голландии будет уже небезопасно. Из Германии, Австрии и разных стран Восточной Европы туда бежали около 35 тысяч евреев. Но уже в конце 1930-х годов голландские власти, как и власти других западноевропейских стран, решили, что всему есть предел, и начали высылать беженцев обратно в лапы режима, который вскоре примется их уничтожать. Другие мои родственники, Шустеры, застряли в оккупированной Голландии. Немцы забирали их по одному. Последним арестовали и убили прикованного к инвалидному креслу младшего сына этой семьи.

Немецких евреев в Голландии не слишком жаловали ни гои, ни голландские евреи. Пусть немецких евреев и вынудили покинуть Германию в результате преследований, унижений, захвата собственности, здесь их считали чванливыми: якобы в Германии все лучше, пуховые перины мягче, и, главное, там была «культура», а Голландия по сравнению с