За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

Кто только не жил в огромной старинной усадьбе на Большой Никитской! И подполковник Бибиков, и князь Черкасский, восстановивший здания после пожара 1812 года, и князья Васильчиковы, устроившие здесь салон для самых знаменитых людей Москвы, и богатейший банкир Поляков, пустивший в главный дом усадьбы женскую гимназию Кириены Алельковой. После революции гимназию реформировали, и стала она школой № 48 имени Бухарина. Стечение обстоятельств? Чудо? Но именно сейчас директором школы назначили не кого-нибудь, а родную сестру Михаила Булгакова – Надежду Афанасьевну Земскую. И как не пособить родному человечку?

– Пес с вами, живите в учительской, пока не начнутся занятия!

Сама Мишина сестра жила на антресолях здания вместе с мужем, дочкой Оленькой, да еще другая сестра Булгаковых Вера, да плюс сестра мужа Катя. Да вдобавок ждали приезда еще одной булгаковской сестры – Елены Афанасьевны. Так что в комнатах на антресолях места уже не оставалось, живите пока в учительской. На диване под портретом Ушинского. Снова скатился наш бывший врач, а ныне писатель, в жилье абы где да абы как.

– У меня в этом году сплошные надежды, – смеялась Любаша. – Сначала Гадик, потом ее подруга, тоже Надя, теперь твоя сестра, и снова – Надежда.

Клеенчатый диван был такой скользкий, что бурными ночами они с него скатывались, как с ледяной горки, и, грохнувшись об пол, хохотали. В изголодавшихся по любви вселилась звериная ненасытность. А вместе с ней в писателе взбурлил писательский зуд, причем весьма озорной. К черту продолжение «Белой гвардии»! Даешь что-нибудь смешное, фантастическое, фантасмагорическое, и обязательно чтобы по природному российскому головотяпству что-то с чем-то перепутали и вышла катастрофа. Луч жизни, профессор Персиков, который один в один – Деюшка Евгений Никитич, обработанные изобретенным им лучом яйца дадут цыплят, из которых вырастут куры величиной со слонов. Но, конечно же, где-то перепутали и вместо куриных яиц привезли змеиные… Повесть писалась легко и стремительно, и вот уже Любаша валилась со скользкого дивана не от чего-нибудь, а от хохота, до того ей нравилось.

А сентябрь близился, и следовало опять искать пристанище. За дело взялась Белозерская и вскоре нашла то, что теперь они именовали Голубятней и куда теперь он поднимается с двумя бутылками, снедью и свежим номером «России», на котором стоит еще не наступивший 1925 год.

– Мака! Ты откуда такой мокрый? И что это у тебя за рукопись, найденная в Сарагосе?

– Это наше будущее, Любочка, – говорит он, протягивая ей мокрый от мокрого снега журнал. – Видишь, написано: «Россия» и двадцать пятый год. Я извлек это из сугробов грядущего. Читай: «Эм Булгаков. Белая гвардия»!

Глава четырнадцатая

С лучком да с перцем

1925

Как легко все у нас с тобой, читатель, получается – только что наш герой шел по декабрьской Москве под мокрыми снежными хлопьями, читая свежий номер журнала со своей публикацией; а вот он уже июльским вечером возлежит на толстом и мягком ковре в окружении слушателей и приготовился читать вслух. Он хорошо загорел за месяц отдыха в Крыму, стал здоровее, морские купания унесли его болячки на самое дно, он весел и игрив, виночерпий наливает ему в плоскую чашу вина и подносит, а он отпивает и жмурится, словно кот. Виночерпием служит коротко стриженная, дочерна загорелая женщина лет тридцати пяти, одетая в некое подобие греческой туники. Зовут ее Мария Степановна Заболоцкая. В свое время она окончила высшие женские Бестужевские курсы, в Крыму заведовала амбулаторией под Феодосией, покуда не познакомилась с хозяином огромного дома, стоящего на самом берегу моря, и не стала его утешительницей после смерти матери.

Рядом с нашим героем – Любовь Евгеньевна Белозерская, вторая жена, брак с которой он оформил два месяца тому назад. Слушатели: молодой писатель Леонид Леонов со своей женой Таней, которая смешно произносит «черефня», «вифня», «кофка», «ромафка», а свою фамилию – «Сабафникова»; поэт Георгий Шенгели с женой Ниной Манухиной, они тоже молодожены; художница Анна Остроумова-Лебедева, лет пятидесяти, с мужем Сергеем Лебедевым, он химик и немного моложе своей жены; искусствовед Александр Габричевский с женой художницей Натальей Северцовой; еще тут переводчица с идиш на русский Дина Кармен и дочка бывшего председателя Государственной Думы Ольга Головина.

Обложка альманаха «Недра», в котором печатались первые произведения М. А. Булгакова

[Из открытых источников]

Остается только назвать имя хозяина дома. Он похож на маленького и совсем не опасного Зевса, пышная шевелюра, усы и борода, тоже одет в греческую тунику, он знаменитый поэт и гениальный художник-акварелист. Все расположились на самой верхней, открытой небесам, веранде дома, построенного им вместе с покойной матерью, и зовут его Максимилиан Волошин.

Булгаковы приехали к нему в начале июня, а сейчас уже начало июля. Все эти дни Зевсик устраивал поэтические вечера, на которых главенствовал и в основном читал свои стихи. И лишь на днях все вдруг вспомнили, что Булгаков – подающий огромные надежды прозаик, автор романа «Белая гвардия», а в шестом номере альманаха «Недра» вышла в феврале его повесть «Роковые яйца», и все ею зачитывались, а Горький даже признал, что писатель Булгаков пишет «остроумно и ловко».

Волошин спросил, не мог ли Михаил Афанасьевич что-нибудь почитать вслух, и тот признался, что привез с собой рукопись для окончательной правки и может ее прочитать. Он ее доделал и вот теперь готовится приступить к чтению.

– Должен сказать, – говорит Зевсик, – ваши «Роковые яйца» показались мне недописанными. Такое впечатление, будто вам надоело дальше развивать сюжет и вы придумали сильный мороз посреди лета, чтобы укокошить гигантских гадов. Я прав?

– Полностью правы, – отвечает Булгаков. – Мне и впрямь надоело возиться с гадами, и я их заморозил. Но в сегодняшней повести такого нелепого конца не будет, уверяю вас. Я готов приступить к чтению. Называется «Собачье сердце».

– Это не из той ли трактирной песенки строка? – фыркает Шенгели.

– Из той, из той, – кивает Булгаков. – «А на второе был пирог с начинкой лягушачьих ног, с лучком да с перцем, да с собачьим сердцем». Итак, я начинаю. Он оглядел слушателей странным взором, совершил арлекинское движение левым плечом и вдруг завыл: «У-у-у-у-у-гу-гуг-гуу! О, гляньте на меня, я погибаю. Вьюга в подворотне ревет мне отходную, и я вою с ней. Пропал я, пропал. Негодяй в грязном колпаке – повар столовой нормального питания служащих центрального совета народного хозяйства – плеснул кипятком и обварил мне левый бок. Какая гадина, а еще пролетарий. Господи,