За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

Константин Сергеевич Станиславский

[Дом-музей К. С. Станиславского]

Дергайся, арлекин, на своих веревочках!

Испив пива, два пьяненьких друга двинулись дальше куда глаза глядят и вскоре каким-то образом оказались на Лубянке, будто шли туда сдаваться костоломам. Шастающая мимо них Москва, как обычно, приглядывалась к Булгакову: не ты ли? Не пора ли тебя?.. Сумерки сменялись темнотой. Описанная в «Войне и мире» барочная усадьба московского главнокомандующего Ростопчина светилась огнями, будто приглашая на бал, но разве только на бал Сатаны, поскольку отныне здесь располагалось зловещее ОГПУ.

– Пойдем побыстрее, Булкин, а то, мало ли, сцапают по ошибке, – вдруг испугался Лямин.

– Да ладно тебе, Лямкин, – засмеялся Булгаков. – Органы не ошибаются. Нас всех есть за что сцапать.

Но он все-таки тоже поспешил, и, почти добежав до Лубянской площади, приятели оглянулись на главное здание Государственного политического управления, расположенное в бывшем доме страхового общества «Россия». Именно эта «Россия» теперь именовалась страшным словом «Лубянка». Николая Николаевича передернуло:

– У меня смутное предчувствие, что кто-то из нас скоро сюда попадет.

– А слыхал анекдот? – бесшабашно спросил Михаил Афанась-евич. – Стоит еврей на Лубянской площади, прохожий ему: «Вы не знаете, где тут Госстрах?» – «Госстрах не знаю, а госужас таки вот перед вами».

Осенью прошлого года после устрашающих отзывов на Булгакова со стороны Каменева и Луначарского появилось то, о чем говорят «сгустились тучи». Многие знакомые стали отводить взгляд при встрече с Михаилом Афанасьевичем, а когда он с ними заговаривал, у них мгновенно оказывались срочные дела, им некогда, убегали.

После обсуждения пьесы репертуарно-художественная коллегия МХАТа постановила, что для постановки на Большой сцене пьеса должна быть коренным образом переделана, впрочем, на Малой сцене она может идти после сравнительно небольших переделок. Вернувшись домой, он услышал от жены дельный совет:

– Соглашайся на небольшие переделки. Пусть хоть на Малой сцене. Если будет успех, пьесу тотчас переведут на Большую. Я права, милый?

– Как всегда, Желтенькая! – поцеловал ее в носик Булгаков и в ту же ночь написал во МХАТ: «Глубокая и резкая критика пьесы на вчерашнем совещании заставила меня значительно разочароваться в моей пьесе (я приветствую критику), но не убедила меня в том, что пьеса должна идти на Малой сцене… Прошу в срочном порядке поставить на обсуждение в дирекции и дать мне категорический ответ на вопрос: согласен ли 1-ый Художественный театр в договор по поводу пьесы включить следующие безоговорочные пункты: 1. Постановка только на Большой сцене. 2. В этом сезоне (март 1926). В случае, если эти условия неприемлемы для Театра, я позволю себе попросить разрешение считать отрицательный ответ за знак, что пьеса “Белая гвардия” свободна».

Узнав о содержании письма, посланного мужем во МХАТ, жена нервно закурила:

– Можешь проститься со сценой!

– Лучше уйти красиво и самому, чем униженно вползать на карачках, а тебя все равно вышвырнут, – гордо ответил он.

И, посмотрев на него внимательно, она засмеялась, потом с пафосом произнесла:

– Тебя есть за что уважать, император Мака Великолепный!

Смелость города берет! Экстренно собравшаяся репертколлегия тоже с уважением отнеслась к непреклонности драматурга и постановила: пьесу готовить, но не в этом сезоне, а на осень 1926 года. Стоило ради этого не сгибать шею!

Звякнул трамвай, и двое приятелей, Лямкин и Булкин, поспешили в него запрыгнуть. У обоих колотились сердца, будто и впрямь за ними гнались, желая сцапать. Справа вырос Большой театр, слева проносились здание Московской думы, Александровский сад, за которым стоял непоколебимый Кремль, справа вознесся к небесам Пашков дом.

– Непременно поставлю на него своих героев, чтобы они оттуда любовались Москвой, – мечтательно произнес Булгаков.

За храмом Христа Спасителя на Остоженке Николай Николаевич распрощался и вышел, а Михаил Афанасьевич поехал дальше на Пречистенку, перебирая, как много он написал в прошлую осень, когда с волнением следил за приключениями своей пьесы. Тогда же Вахтанговский театр заказал ему комедию, и он стал сочинять «Зойкину квартиру».

Одновременно один за другим полезли, как грибы, «Записки юного врача». В августе он уже напечатал в «Красной панораме» рассказ «Стальное горло» про то, как делал трахеотомию больной девочке. Но теперь печатать их никто не брал, отводили глаза, убегали по делам, будто боясь заразиться давно уж отгремевшей испанкой.

Вдруг осенило: да ведь есть же «Медицинский работник»! Сунулся, и там стали охотно брать. Сначала «Крещение поворотом» про то, как он трудные роды принимал, потом – «Тьма египетская» о невежественности сельских жителей в отношении медицины, потом – «Вьюгу» про то, как не смог спасти молодую женщину, которая вывалилась на полном скаку из саней и ударилась головой об дерево.

Он писал и чувствовал, как все сильнее становится в своем мастерстве. Эти рассказы – не какая-то там не пойми чего «Дьяволиада», они нравились ему самому больше даже, чем «Белая гвардия». Он понимал, что еще немного и найдет в себе силы написать и про морфий, и про то, как убил из браунинга того кровавого изувера петлюровца.

Новый 1926 год начался с радостей. Вахтанговцы заключили договор на постановку «Зойкиной квартиры» и дали аванс. В начале февраля «Вечерняя Москва» сообщила сначала о том, что МХАТ начинает репетиции «Белой гвардии», а затем о заключении Булгаковым договора с Камерным театром на новую пьесу «Багровый остров», основанную на одном из его собственных фельетонов. Прекраснейшая весна!

Булгаковская Москва. Малый Лёвшинский переулок, 4. На этом месте стоял дом, в котором М. А. Булгаков и Л. Е. Белозерская прожили с июля 1926 по август 1927 года

[Фото автора]

И вдруг – громовые раскаты, молния…

В первых числах мая он точно так же возвращался из «Медицинского работника», где приняли к публикации его рассказ «Звездная сыпь» про сифилис в сельской местности, заходит домой, а там – гости.

– Не волнуйся, Мака, у нас обыск, – одновременно с ужасом и каким-то восторгом объявила, открыв ему дверь, Любовь Евгеньевна.

В комнате оказались трое – арендатор жилья Градов, какой-то интеллигентного вида человек в пенсне и его подчиненный.

– Здравствуйте, Михаил Афанасьевич, – сверкнуло пенсне. – Следователь ОГПУ Славкин. Это мой помощник Врачев.

– А меня взяли понятым, – почему-то засмеялся Градов. – Слыхали анекдот? Стоит еврей на Лубянке, у него спрашивают: «Скажите, это Госстрах?» – «Это не просто Госстрах, это Госужас». А?