Андрей Туполев. Полет продолжается - Евгений Васильевич Шишкин

– Почему сидели Туполев, Стечкин, Королев? – спросил я у Молотова.

– Они все сидели, – ответил Вячеслав Михайлович. – Много болтали лишнего. И круг их знакомств, как и следовало ожидать… Они ведь не поддерживали нас. В значительной части наша русская интеллигенция была тесно связана с зажиточным крестьянством, у которого прокулацкие настроения – страна-то крестьянская.

Тот же Туполев мог бы стать и опасным врагом. У него были большие связи с враждебной нам интеллигенцией. И если он помогает врагу и еще, благодаря своему авторитету, втягивает других, которые не хотят разбираться, хотя и думает, что это полезно русскому народу… А люди попадают в фальшивое положение. Туполевы – они были в свое время очень серьезным вопросом для нас. Некоторое время они были противниками, и нужно было еще время, чтобы их приблизить к Советской власти. Иван Петрович Павлов говорил студентам: “Вот из-за кого нам плохо живется!” – и указывал на портреты Ленина и Сталина. Этого открытого противника легко понять. С такими, как Туполев, сложнее было. Туполев из той категории интеллигенции, которая очень нужна Советскому государству, но в душе они – против, и по линии личных связей они опасную и разлагающую работу вели, а даже если и не вели, то дышали этим. Да они и не могли иначе!..

Теперь, когда Туполев в славе, это одно, а тогда ведь интеллигенция отрицательно относилась к Советской власти. Вот тут надо найти способ, как этим делом овладеть. Туполевых посадили за решетку, чекистам приказали: обеспечивайте их самыми лучшими условиями, кормите пирожными, всем, чем только можно, больше, чем кого бы то ни было, но не выпускайте! Пускай работают, конструируют нужные стране военные вещи. Это нужнейшие люди. Не пропагандой, а своим личным влиянием они опасны. И не считаться с тем, что в трудный момент они могут стать особенно опасны, тоже нельзя. Без этого в политике не обойдешься. Своими руками они коммунизм не смогут построить…»

По мнению Молотова, Туполева арестовали за отсутствие лояльности к советской власти, что выражалось в антисоветских разговорах, за связи с такими же нелояльными людьми из среды советской интеллигенции. Тут явно проглядывается и классовый подход товарища Молотова. Дескать, Туполевым движут «прокулацкие» настроения… Однако без Туполевых, по словам Молотова, советской власти не обойтись, поэтому она изолирует таких, создает им особые условия: «Особое техническое бюро при НКВД СССР».

В общем-то, чего хотели Политбюро и НКВД от Туполева – лояльности к советской власти, того они с успехом добились. Мало того, власть его впоследствии за создание самолета обласкала, наградила, присвоила чин генерала. Как говорится: все при своих. Все довольны. Тем не менее в партию Туполев так и не вступил.

* * *

Перемещаясь по вехам истории вперед, приведу воспоминания о той незабываемой жестокой поре репрессий в одном из интервью дочери Туполева Юлии Андреевны. Тут и про арест отца и матери, и про отношение к власти:

«Юлия Андреевна. И когда ему предложили работать, он поставил условие, он сказал, что не будет работать, пока не увидит свою жену, ребят. А мама ведь тоже была в тюрьме. И представьте, маму выпустили. Конечно, она была больной человек и до тюрьмы, а пришла совсем больная. Но тем не менее, когда он ее увидел, сразу ожил. Вот я помню первое свидание и второе, мы ездили к нему. На первом свидании у него был вид очень плохой, а на втором он был радостный, поправился, и он взялся за работу, все было хорошо, потому что маму увидел, нас.

Корр. Юлия Андреевна, насколько я понимаю из того, что вы рассказали, у него вообще как-то отношения с властями складывались не очень хорошо, и при государе-императоре его посадили…

Юлия Андреевна. Посадили…

Корр. И потом большевики его посадили…

Юлия Андреевна. Опять посадили…

Корр. А как он вообще относился к властям?

Юлия Андреевна. Вы понимаете, вот я потом спрашивала родителей: почему вы никогда ни о чем не говорили при нас, при ребятах, о политике, о том, за что в тюрьме сидели, как, что. Никогда, ничего, ни о чем не говорили. Ни одного слова. Я говорю, почему вы так от нас все скрывали, мы прямо как под колпаком. И они мне сказали: знаешь, ты живешь в этой стране, прекрасной нашей стране, если мы будем что-то такое рассказывать, ваша еще не окрепшая психика может как-то не так отнестись к этому, и вы потеряете долю патриотизма – это невозможно, когда живешь в этой стране, должен любить эту страну. Представляете, чтобы как-то не пошатнулся патриотизм, боялись. Вот поэтому мы ничего не знали, как дураки были, ничего не знали. В 37-й год, когда все это происходило, мне и в голову не приходило, я уверена была, что это ошибка, что, если товарищ Сталин узнает, он, безусловно, сразу исправит эту ошибку. Хотя меня прорабатывали, конечно, в школе за родителей.

Корр. В каком классе-то вы были?

Юлия Андреевна. Была в 9-м, не то в 10-м, кончала почти, и, конечно, меня проработали и убеждали, чтобы я отказалась от родителей. Естественно, я сказала, что никогда. Как я могу отречься, когда я знаю, что они прекрасные люди и все только для Родины, как говорится. Я не могу отречься. Меня хотели исключить из комсомола, но ребята не проголосовали за мое исключение. Сейчас, мы с ними когда встречаемся, они вспоминают, говорят, помнишь, мы не голосовали против тебя. Но мне записали строгий выговор за потерю политической бдительности, что я не усмотрела, что рядом со мной такие ужасные…

Корр. Враги…

Юлия Андреевна. Враги, да.

Корр. Юлия Андреевна, вы помните день, когда арестовали папу?

Юлия Андреевна. Вы знаете, я не могу помнить, потому что брат болел скарлатиной и лежал дома. И я, чтобы не заразиться, жила в семье у одного авиационного нашего работника. Я жила у них и не знала, конечно. Потом пришел ко мне старший брат двоюродный, который у нас жил, он погиб потом на фронте, – Володя – и сказал: “Юля, иди домой, у нас дома несчастье”. И я пришла, увидела, узнала, но я сразу как-то подумала, ну это же ошибка, сегодня, завтра разберутся.

Корр. И что происходило дома?

Юлия Андреевна. А дома что было? В этот день бабушка была, потом у нее инфаркт миокарда случился. И она уже лежала. До маминого возвращения она как-то дотянула все-таки. Потом, значит, Леша был больной, братишка мой, я говорила, скарлатиной. До этого мы были прикреплены