Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества - Коллектив авторов

Стоит отметить, что в полосе обороны 51-й армии был участок, на котором форсирование Дона не переросло в позиционное сражение. 21 июля, одновременно с 29-й моторизованной дивизией, Дон у станицы Николаевской форсировали подразделения 3-й танковой дивизии немцев, и уже 23 июля ее передовые части, совершив 35-километровый бросок на юг, захватили плацдарм на реке Сал. При этом в их руках оказался неповрежденный мост грузоподъемностью 8 тонн, который немецкие саперы тут же стали усиливать до 16 тонн[878].

Сил для того, чтобы обжать плацдарм у Николаевской и предотвратить движение вглубь обороны 51-й армии, под рукой у советского командования не оказалось. И выход на южный берег Дона дивизий армии Г. Гота, и прорыв на Кавказ были лишь вопросом времени.

Таким образом, постоянными атаками обороны 29-й моторизированной дивизии советским частям удалось не допустить вскрытия плацдарма и вынудить командование 4-й танковой армии немцев 26 июля 1942 г. начать переправу 2-й пехотной дивизии румын, чтобы высвободить 15-й пехотный полк и сконцентрировать силы для прорыва советской обороны. Сдержав немецкое наступление у Цимлянской ценой тяжелых потерь, части 51-й армии и передового отряда майора Д. Г. Суховарова в условиях кризиса отступления Южного фронта способствовали выигрышу времени для накопления резервов в районе Сталинграда.

Почтовые отправления как характеристика переписки фронта и тыла в годы Великой Отечественной войны

Леонид Львович Смиловицкий

д-р ист. наук, старший научный сотрудник Научноисследовательского центра диаспоры при Тель-Авивском университете

Аннотация. Статья посвящена особенностям работы военно-полевой почты в годы Великой Отечественной войны, раскрываются формы почтовых отправлений и письменных принадлежностей как важной характеристики частной переписки между фронтом и тылом. Показано, как государство использовало военно-полевую почту в целях контроля над настроениями фронтовиков и гражданского населения в районах эвакуации. Статья подготовлена на материалах уникальной коллекции писем и дневников евреев – бойцов и командиров Красной Армии, дополнена воспоминаниями членов их семей, которые отложились в архиве Научно-исследовательского центра диаспоры при Тель-Авивском университете и впервые вводятся в научный оборот.

Ключевые слова: военно-полевая почта, евреи в Красной Армии, письменные принадлежности в годы войны, конверты, открытки, цензура.

Введение

На огромном пространстве, составлявшем тысячи квадратных километров, через которое протянулся советско-германский фронт в 1941–1945 гг.[880], где ежедневно шли в бой и умирали тысячи людей, в течение всех четырех лет войны безостановочно действовала отлаженная машина военно-полевой почты. Ежемесячно бойцы и командиры Красной Армии и их семьи в тылу отправляли и получали 70 млн писем[881]. Значение этого подвига «чернорабочих войны», обеспечивавших работу почты, которая оставалась единственной связующей нитью между фронтом и тылом, еще предстоит оценить. Сделаем шаг в этом направлении.

В годы войны существовало четыре основных вида почтовых отправлений – письмо в конверте, письмо-треугольник, «секретка» и почтовая карточка. Все они принимались бесплатно при условии отправки из действующей армии. Исключение составляла заказная почта, телеграммы и посылки[882].

Письмо в конверте считалось более предпочтительным. Это был традиционный вид почтового отправления, понятный и привычный за предшествующие годы. Конверт служил минимальной защитой от постороннего глаза. Никто, кроме военного цензора, не имел права его вскрыть, а сделать это незаметно было затруднительно – распечатанный конверт хранил следы чужого проникновения. В конверте можно было послать письмо, большее по объему, сделать его более обстоятельным, содержательным и рассудительным, включить подробности и детали, наблюдения и сравнения. Письмо в конверте сохраняло относительную интимность общения и поэтому ценилось больше, чем открытка.

Конверты, выпущенные в 1936–1945 гг., были нескольких типов: стандартные, художественные, праздничные, «политические» и «военные». Первые имели в левом верхнем углу изображение государственного герба СССР образца 1937 г., а в правом – марки с установленным номиналом[883]. Вторые иллюстрировались образами деятелей культуры и науки, русских полководцев. Третьи – с днем рождения, юбилейные, с Новым годом, памятные даты. Четвертые несли ярко выраженную пропагандистскую функцию – Международный женский день 8 Марта, Международный день солидарности трудящихся 1 Мая, годовщина Октябрьской революции. Пятые были посвящены годовщинам Красной Армии и Военно-Морского флота, отдельным родам войск и темам (пехота, военно-воздушные, бронетанковые, кавалерия, разведчики, воины-спортсмены, военные медики, партизаны и подпольщики, помощь тыла – фронту, солдаты-герои, союзникам СССР и др.). Особой популярностью пользовались цветные конверты с карикатурами на немецкую армию, А. Гитлера, руководителей нацистского режима и др.

Письмо и почтовая карточка удачно дополняли друг друга. Если возникали определенные ограничения (во времени, бумаге, объеме информации), то предпочтение отдавали почтовым карточкам. Сроки получения письма часто оказывались важнее, чем содержание написанного, открытки цензура пропускала в первую очередь. Понятно, что в таком случае всякая защита информации отсутствовала. Образно говоря, содержание открытки выставлялось на всеобщее обозрение. На почтовых карточках люди писали самые обыденные вещи, которые не вызвали бы интереса ни у проверяющих, ни у окружающих. Почтовых карточек отправлялось значительно больше, чем писем в конвертах. Родные и близкие хотели получать известия с фронта как можно чаще, а сделать это было проще с помощью открытки. При этом автор уточнял: пишу открытку, а подробности ждите письмом.

Настоящая статья написана в основном на материалах коллекции военных писем и дневников, которые были собраны в архиве Центра диаспоры при Тель-Авивском университете в самое последнее время (2012–2019) и впервые вводятся в научный оборот[884].

Чтобы переписка состоялась

Военнослужащие и их семьи, оставшиеся в тылу, были едины во мнении, что переписка не должна прерываться до тех пор, пока близкий человек не вернется домой. Это было настолько важно, что порой факт получения письменного известия оказывался важнее содержания послания. Израиль Перлов признавался жене Суламифь: «Пишу очередную открытку, которая, как и все предыдущие, не отличается глубоким содержанием. Пишу просто для того, чтобы сигналить о себе»[885]. Наум Кунин – своей невесте Гене Кобриной: «Долго я держал в руках твою открытку, мне казалось, что я держу твою руку, ведь 6 дней назад эта открытка была в твоих руках»[886].

При этом военнослужащие считали, что они имеют на эти ожидания больше прав, поскольку пребывают вне дома и не принадлежат себе. Яков Скульский писал жене Гене Брохман «Пиши каждый день. Когда письмо, когда открытку. Я не могу всего тебе изложить, чтоб ты поняла, почему мне нужно письмо каждый день»[887]. Алесь Жаврук – Лидии Синичкиной: «Получил два твоих письма