Барон фон дер Зайцев - Андрей Готлибович Шопперт
— Мать твою, Иоганн, du Arsch! (Ты — засранец!).
Простояв полдня на крыше донжона и вспотев, должно быть, в своей консервной банке, Юрген позвал Петерса и разоблачился. Хоть с крыши и не ушёл.
— Не прибыл твой братец, — с улыбкой победителя на разбитой роже, сообщил Кисель Марии за ужином «семейным».
— Так он сказал через три дня, а не на третий, — решил утешить беднягу Иоганн.
— Да? — и углубился в куриную лапку. Получалось это с такими губами и выбитыми передними зубами у Киселя это не очень, такие гримасы строил, что Лукерья несколько раз половником замахивалась, принимая это на свой счёт.
На следующий день Юрген опять, после учебного боя с наследником, взгромоздился на крышу, правда, в этот раз только в поддоспешнике. И в более лёгком, чем до того на нём был. Акетон. Стеганая поддоспешная куртка с рукавами, похожая на гамбезон, который вчера был на рыцаре, только не такая толстая и длинная. Занимались отработкой ударов, пусть и деревянными мечами, они как раз в гамбезонах оба. Габезон — это такая длинная поддоспешная одежда, набитая шерстью или паклей, чтобы амортизировать удары по кольчуге или броне. Иоганну Мария перешила из найденного в сундуке брата Александра.
Простояв опять почти целый день на крыше донжона, Юрген на ужине совсем победителем выглядел, словно не вшей целый день выпаривал, а сарацин десятками гонял по пустыни. И выгнал всех. Одни любопытные вараны теперь там по барханам ползают.
— Не явился! — даже опухшие губы сузились, в победной улыбке растянувшись.
— Наверное обсчитался, — нужно подбодрить Киселя, решил барончик, а то впадёт в грех гордыни.
Юрген, надо отдать ему должное, в просушенном за ночь и проветренном от запаха вчерашнего пота акетоне утром четвёртого дня опять высился на крыше донжона — символизируя победу человека над ленью и ступенями.
На этот раз только до обеда.
И на пятый день, и на шестой. А чем ещё опекуну заниматься? Два часовых, примерно, урока с подопечным утром и вечером и ощупыванием молочных желёз мачехи — рутина. А тут на солнышке, обдуваемый морским ветром. Ветром странствий. Из-за высоких сосен на берегу, моря не видно, но оно там, оно ощущается. Оно дышит этими ветрами, зовёт в путешествие к неведомым берегам к неоткрытой Америке.
А погода вдруг на шестой день стояния на Угре вспомнила, что осень, мать её, на дворе. Сначала прогнала перистые облака с горизонта. И чтобы было за что глазу на небе зацепиться, нагнала облаков. Белогривые лошадки, драконы, корабли и прочие задницы теперь Киселю можно рассматривать. Всё занятие. Дальше больше, на седьмой день, когда Юрген решил смалодушничать и не пошёл смотреть на облака и дышать морским бризом, погода обиделась, и белогривых лошадок заменила серыми, а где и чернеющими, тучками вечными странниками.
Дождь пошёл ночью и всю ночь поливал пыльную дорогу, идущую в Пиньки, на которую всю неделю зырил Кисель. Правда не ливень. Морось. Если пыль как следует смочил, то и спасибо.
Иоганн, раз к морю идти сыро, грязно и противно, наведался в используемый в качестве пушечного двора сарай примыкающий к конюшне и осмотрел полностью готовую к испытаниям Царь-пушку. Самсон выдолбил в бревне отверстие и обжог его железным прутом, заодно и выравнивая и хоть какую-то твёрдость древесине придавая. Потом его они вдвоём с плотником обтянули кожей. Кожа телячья сырая стоила за 10 штук — 12 пфеннигов или один шиллинг в Риге. Десять куда? взяли две всего, и ими на полтора раза обернули ствол. Казённик или заднюю часть на два. И потом отнесли его к Угнисосу в кузню, и он ещё пятью кольцами железными обтянул, скрепил эту конструкцию. Получилась пушка как из музея. Длинна ствола метр тридцать примерно и калибр в районе пятидесяти пяти — шестидесяти миллиметров. Точно не измеришь. Никаких линеек нет. Известно, что дюйм это два с половиной примерно сантиметра. А где сам дюйм? Нет линейки на дюймы поделённой. Вершок — это две фаланги указательного пальца и вроде четыре с половиной сантиметра. Но вот сардельки Самсона и длинные, можно назвать музыкальными, пальцы сержанта Ганса Шольца отличаются по длине чуть не в полтора раза. Пока возились со стволом, плотник по рисункам Иоганна на песке смастерил лафет на четырёх небольших колёсиках. Не пушка получилась, а настоящее произведение средневекового искусства. Музейная вещь. Даже стрелять из неё жалко. Разорвёт такую красоту. Или товарный вид потеряет.
Alte Knochen — «старые кости» — ветеран, он же Ганс Шольц, цокал языком, обходя в семнадцатый раз вокруг выставленного во дворе орудия, когда его подчинённый возопил с барбакана, что к замку едут всадники.
Событие пятьдесят третье
«Алло, ты где? — Жду автобус. — Поторопись! — Ну, ладно. Буду ждать быстрее».
Паровоз летит, колеса стёрлися, а мы не ждали вас, а вы припёрлися. Братик прискакал. Братик мачехи прискакал. Соскучившаяся сестра выскочила из кухни, где снимала пробу к обеду с яств, и как закричит на барбаканщика, он же кнехт — арбалетчик Дидерихт, которого для удобства Иоганн в Димку переименовал:
— Закрывай ворота, аrmleuchter (болван)!!! Ворота закрывай!!!
Нда. Вот она сила любви, вот она гражданская война. Из-за любовника смазливого фрайфрау готова на родного братца войной пойти. Да даже не любовника ещё, а так мастопатолого — маммолога.
Был в институте у Ивана Фёдоровича корефан. В одной комнате в общаге жили. Так он, как-то наблюдая за игрой волейболисток «Уралочки» по телеку, выдал. «Я бы к ним в команду пошёл похлопывальщиком». «Кем»? — не понял тогда просто Ванька. «Ну, они, как гол забьют, друг друга по жопам ладошкой шлёпают, хлопают. Гораздо ведь им будет приятнее, если я их буду хлопать. Забьют гол, и подбегают ко мне, а им с оттягом, смачно, для бодрости. Другое ведь дело».
Вот и Кисель пока только похлопывальщик. И за похлопывальщика готова с родным братом «Просто Мария» войну начать.
Димка, естественно, ворот не закрыл. Просто не мог. Деревянной или, тем более, железной решётки на воротах не было. Железная решётка такой толщины, чтобы реально служить препятствием, а не видимость создавать, должна быть толстой. А это ведь железо. Это страшно дорого. А механизм со всякими шестерёнками или пусть даже блоками. Нет. Таких приспособлений даже в Риге нет ещё.
