Последний Герой. Том 4 - Рафаэль Дамиров
— Еще один есть, неизвестный. Самый первый.
— Но этот-то даже в розыске не числится.
— Ну да, — согласился я. — Проверял уже, похожих потеряшек нет по описанию. Так. А если он из другого региона? Может, заезжий кто-то был? Нужно по регионам клич бросить.
— Может, да может, и нет. Это все пока к делу не пришьёшь. Прокурор мне голову снимет за такие дела, а твой алкаш на допросе что угодно может наговорить. Ты сам-то посмотри на него. Вон был случай у меня, один дебил в убийстве признался. Я говорю, ты кого убил? Кеннеди — отвечает, — он помотал головой и добавил: — Принеси мне доказательства, Макс, реальные, тогда и поговорим.
— Ох, какие мы мудрые, — процедил я зло. — Ты следак или кто?
— Макс, у меня своих дел выше крыши. Мне не до этой байды сейчас. С этим Валетом знаешь, какая волна пошла? Половина администрации завязана, все ниточки тянутся, Бульдог этот московский копает везде. И у нас в следкоме проверки за проверками, все отказные материалы переворошили, старые прекращенки вытащили. Мне сейчас строгач корячится, а ты мне ещё эту ерунду подсовываешь.
— Это не ерунда, Женя, — я ощутимо повысил голос. — Это серьёзное дело, я как опер тебе говорю.
— Опер? — он устало усмехнулся. — А давно ты у нас опером-то работаешь? Без году неделя, а уже всех учишь.
— Без разницы. Будешь возбуждать?
— Нет, извини, не буду. На основании показаний одного чудика дело не возбуждают.
— Тогда возбуди хотя бы похищение, угрозу убийством. Его же в лес увозили и заставляли копать.
— Конечно, заставляли. А травмы есть? Телесняки сняты? Свидетели? Кто-то видел, как его увозили? Мотив какой-то был? Может, он кому-то должен был? Нет. Кто-то ему раньше угрожал? Нет ничего этого! Любой придурок может сказать, что его похитили и в лес возили.
— Давай сделаем осмотр, найдём ту яму в лесу, — предложил я из чистого упрямства, уже понимая, что аргументы тают на глазах.
— И что нам это даст? Может, там червей рыбаки копали?
— Ну конечно, червей, — процедил я, еле удерживаясь, чтобы не обматерить следака. — Всё ясно с тобой, Женя.
Паук помолчал немного, а потом уже мягче произнёс:
— Макс, без обид. Сейчас не до этого. Слишком странная ситуация. По минимуму зацепок-то. Столяров этот найдётся, куда он денется. Был бы ребенок или старик, я бы возбудил. А тут пока материал проверки остаётся. Если не найдётся, конечно, будем искать и возбуждать, но серию мне никто не даст объединить на таких мутных основаниях. Я же не сам по себе работаю. Сам понимаешь.
— Ладно, понял тебя, Женя, — процедил я сквозь зубы. — Будут тебе доказательства.
— А вообще, Макс, ты бы сейчас не лез, — чуть мягче добавил Паук. — Мы и так по лезвию ходим. Сметанин этот московский копает везде. Видел, кого он подтянул? Заместитель мэра у него сегодня на допросе был, кипиш в городе огромный, выше гор. Всё вскрылось. Сейчас ходим по ниточке, дёргаться не время.
Я повернул голову и увидел, как из здания вышел представительный мужчина в дорогом костюме, направился прямиком к машине. Это был заместитель мэра. Следом вышел сам Бульдог, закурил и пристально, косо посмотрел в нашу сторону, потом глянул на мою «Ниву», где нахохлился перепуганный поэт, и вернулся в здание.
— Видишь, ходит, зыркает, — буркнул Паук. — Надо было в отпуск валить. Как знал. Грел бы кости в Сочи и в ус не дул.
— Ладно, Женя, работай, удачи тебе, — проговорил я, поворачиваясь к своей машине.
— Бывай, — Паук махнул рукой и пошёл обратно в здание.
Я же вернулся к машине и сел за руль, понимая, что теперь всё зависит только от меня самого.
* * *
Я тут же позвонил Кобре и сообщил, что дело — швах. Вариант с задержанием Мехельсона через Паука отпал намертво, и нужно было быстро найти иной выход из ситуации. Выпускать его просто так было нельзя. Конечно, я мог бы принять у него заявление и зарегистрировать в дежурке, но тогда всё быстро бы всплыло, и те, кто за этим стоял, быстро просекли бы движение по делу. Действовать нужно было максимально тихо и скрытно — чувствовалось, что ниточки тянутся к серьёзным людям, с большими связями в городе. Поэтому я попросил Кобру найти мне толкового участкового, надёжного, который не станет задавать лишних вопросов и сработает как надо.
Через некоторое время в моей машине уже сидел рыжий, пухлый участковый лет сорока, с папкой под мышкой и настороженным выражением лица. На заднем сиденье вновь примостился поэт, мрачный и перепуганный одновременно.
— Позвольте спросить, куда мы едем? — робко выдавил из себя Савелий Натанович.
— В суд, Сава, в суд, — буднично ответил я.
Мы остановились перед зданием мирового суда, старым, серым и грозным. Вышли из машины и направились к крыльцу.
— А зачем в суд-то? Что происходит? — голос Савелия дрожал.
— Участковый собрал на тебя административный материал. За мелкое хулиганство. Сейчас отведём тебя к дежурному мировому судье, он тебе несколько суток и вкатает. Посидишь в изоляторе, и мне спокойно, и тебе безопасно.
— Какое ещё хулиганство? Я же ничего не делал! — блеял поэт.
— Как это не делал? Ты выражался грубо и нецензурно, прилюдно матерился в общественном месте.
— Я никогда не выражаюсь грубо и нецензурно, — гордо вскинул подбородок поэт. — Я носитель литературного слога.
— Вообще никогда? — я прищурился и пристально посмотрел на него.
— Никогда! — отчеканил он с вызовом.
Я резко ткнул его пальцем в бок — Савелий Натанович сдавленно охнул и выругался сквозь зубы.
— Вот видишь? Так и напишем в протоколе: выражался нецензурно прямо на крыльце суда. Крыльцо — общественное место. Пошли!
Мы вошли в кабинет к дежурному судье. Я сразу прошёл вперёд и переговорил с усталой полной женщиной с короткой стрижкой, намекнув ей, что материал надо рассмотреть с особой тщательностью и жулика
