Зловещие маски Корсакова - Игорь Евдокимов

– Не знаю, – честно ответил Постольский. – У нас слишком мало сведений, чтобы строить догадки. Разве только… Он пишет: «как в детстве». Его брат в детстве утонул в озере, а затем и сам Коростылев стал подозревать, что с водоемом что-то не так. Мне одному видится связь?

– Нет, не одному, – подтвердил Корсаков. Он не стал добавлять: «Я знаю, каково это – слышать голос мертвого брата». Вместо этого он громко позвал Федора. Камердинер явился быстро и выглядел слегка взволнованным. Владимир вспомнил, что сорвал его с дежурства у спальни Натальи.

– Чем могу помочь? – спросил Федор.

– Ответить на несколько появившихся вопросов для начала, – сказал Корсаков. – Вы ведь сказали, что ездили с Николаем Александровичем в Нижний Новгород. Во время этой поездки он вел себя… обыкновенно?

– Да, – коротко ответил камердинер.

– И у вас не было причин предположить, что он… А чего уж там! Простите за прямоту, не показалось ли вам, что он немного не в своем уме?

– Нет, – решительно сказал Федор. – Николай Александрович нервничал, безусловно. Отчасти – из-за домашних дел, отчасти – из-за испытаний. Но у меня ни на минуту не возникало поводов сомневаться в трезвости его рассудка.

– Хорошо, – кивнул Корсаков. – Следующий вопрос. Николай Александрович вырос у вас на глазах. Значит, вы помните и его брата. Никиту, если не ошибаюсь?

– Точно так.

– Какие отношения были у братьев? Дружили они? Или, быть может, ссорились?

– Жили душа в душу, – ответил Федор. – Они были невероятно близки и дружны. Иногда даже заканчивали фразы друг за друга. Когда Никита утонул, Николай Александрович был вне себя от горя. Он буквально таял на глазах. Его родители, да и мы с другими слугами, всерьез опасались, что он сведет себя в могилу. Но несколько месяцев спустя он все-таки пошел на поправку.

– А при каких обстоятельствах утонул Никита?

– Они не вызывали подозрений, если вы об этом. Никита пошел купаться на озеро. Его одежду нашли на берегу, но тело… Тело так и не обнаружили. Единственная странность… – Он замялся. – Да нет, ничего.

– Нет уж, раз начали – делитесь, – подался вперед Корсаков.

– Обычно они были не разлей вода с братом. То, что Никита пошел гулять один, до сих пор кажется мне немного странным.

– Любопытно, – пробормотал Корсаков, чуть зажмурившись в раздумьях. – Хорошо, тогда финальный вопрос: Николай Александрович часто общался с отцом Матфеем?

– Довольно часто, – подтвердил Федор. – Особенно весной. Они с Натальей Аркадьевной каждое воскресенье ездили на службу, но где-то в апреле Николай Александрович стал бывать у него и в будни. Отец Матфей также несколько раз приезжал к нам и оставался на ночь. Думаю, он стал для Николая Александровича своего рода духовным наперсником.

– Отлично, – довольно хлопнул в ладоши Владимир. – Федор, благодарю за помощь. Велите, пожалуйста, заложить коляску и возвращайтесь на пост.

– Будет сделано, – поклонился камердинер и вышел.

– Хочешь съездить в церковь? – догадался Постольский.

– Да, – кивнул Корсаков. – Ты заканчивай разбор документов. Беккер пока будет потрошить цветочек. Я поговорю с Матфеем. Вечером встретимся и обменяемся новостями.

– Добро, – согласился Павел. Он любил возиться с документами, а потому не возражал против продолжения монотонной работы.

Уже по дороге к коляске Владимир наткнулся на спешащую куда-то Марфу. Завидев Корсакова, кухарка фамильярно воскликнула:

– Куда ж енто вы собрались? А как же обед? А голубчики?

– Давайте перенесем голубчики на вечер! – взмолился Владимир, еще не отошедший от обильного завтрака, и спасся бегством.

X

1881 год, июнь, окрестности усадьбы, день

– Знаешь, старший брат из тебя выходит так себе!

Со стороны казалось, что Владимир едет в коляске один – если не считать кучера. Но сам он видел соседа, вольготно устроившегося на сиденье перед ним. Ленивая грация сонного кота, беззаботное выражение лица, легкий сарказм в голосе. Привычное явление.

– Чего молчишь? – поинтересовался Петр Корсаков, но затем оглянулся на кучера и продолжил сам: – Ах, ну да, конечно, не хочешь разговаривать сам с собой. Что ж, раз я и так плод твоего воображения, позволь разыграть наш гипотетический диалог.

– О чем ты, Петр?

– Это же абсолютно очевидно! Ты ведешь себя с Постольским как вредный старший брат. Нет, безусловно, ты его многому учишь, но, право слово, издевательский тон тут лишний. Напоминаешь о германских шпионах. Попрекаешь интересом дам. Самому не стыдно?

– Ты преувеличиваешь!

– Преувеличиваю? Володя, повторюсь еще раз – все, что я говорю, уже приходило тебе в голову. Я просто удобный способ озвучить твои собственные мысли. А тебе, судя по тому, что я здесь, очень хотелось их озвучить. Постольский сейчас – твой единственный друг, который представляет, насколько сложный труд тебе выпал на самом деле. У тебя есть вполне справедливые опасения по поводу его начальства, это верно, и Павлу не обязательно знать все. Но уж постарайся его не отталкивать. Пусть он младше, пусть ему недостает опыта – но он быстро учится, а смелости и ответственности ему не занимать. Вспомни об этом, когда в следующий захочешь озвучить колкость в его адрес, – завершил тираду Петр и лениво зевнул. – Что ж, свою задачу я выполнил, позволь откланяться.

– Постой, – подумал Владимир.

– А, то есть теперь мы будем мысленно общаться, как Коростылевы? – рассмеялся уже наполовину растаявший было Петр. – Хорошо. Я знаю, что ты хочешь спросить.

– Тогда, во сне, ты пришел мне на помощь. Не дал провалиться в задверье. Это ведь был ты? Не плод моего воображения?

– Интересный вопрос, не правда ли? – ухмыльнулся Петр и исчез окончательно.

Корсаков успел подумать, что после Смоленска его брат стал ехиднее. Или, что вероятнее, сам Владимир стал гораздо строже к себе.

Коляска тем временем выехала из-под свода лесных ветвей на широкий, освещенный ярким солнцем простор. Корсаков недовольно прищурился, нацепил шляпу и надвинул ее на лоб, чтобы поберечь глаза.

Вскоре показалась деревня. Коляска перевалила через гребень холма и покатила вниз по пыльной дороге в сторону тенистой главной улочки селения. Со своего места Корсаков обратил внимание на водяную мельницу, стоящую на реке. На мостки рядом с ней вышел дюжий мужик (мельник, предположил Владимир), тащивший на плече холщовый мешок. Остановившись на краю, он скинул свою ношу и вытер пот со лба. Затем развязал мешок, перевернул его – и щедро высыпал прямо в реку сизого цвета порошок. Закончив процедуру, мельник отряхнул руки и побрел обратно.

– С каждым часом все любопытнее, – по привычке заметил Корсаков.

Его экипаж остановился у церкви. Это было простое, но крепкое здание, построенное в классическом стиле, который так любил дед нынешнего императора. Отец Матфей обнаружился на том же месте,