Он вам не Тишайший (СИ) - Шведов Вадим

— И? — вырывается у Шереметева. — Что дальше-то?

— Дальше? — Романов разводит руками с жестом полного бессилия и разочарования. — Ничего! Когда я вновь встретил Алексея, он был бледен, казался больным. Сказал мне: «Дядька Борис Иванович мне разъяснил. Всё делается правильно, для пользы государства. Ошибок нет». Как отрезал! Будто и не было нашего разговора!

Иван Петрович вскакивает с бешеным лицом.

— Вот видите! Видите⁈ — Шереметев мечется по комнате. — Это же Морозов! Он отравил моего дядю Фёдора Ивановича! Я теперь в этом уверен! Захотел всю власть прибрать! Гад! Трус! И ссылается на блаженного мальчишку! Совсем заврался, пёс смердящий! — От избытка эмоций боярин бьёт кулаком по столу. — У меня в ведомствах люди остались, дьяки верные! Все говорят одно: «Морозов ходит по приказам и требует отчётов! Будто он уже царь!»

От таких слов Борис Иванович Черкасский хмуро выпивает половину кубка, а затем говорит:

— А вот ещё новость, господа! Знаете, какие белые слободы пока не тронуты? Чьи не описывают?

Романов и Шереметев оглядываются на него.

— Морозовские! — выпаливает Черкасский. — Его собственные слободы стоят себе нетронутыми! Народ там жирует и налоги не платит! А нас грабят!

В комнате взрывается буря ругательств.

— С этим…с этим Морозовым надо кончать! — шипит Никита Иванович, когда первый гнев немного спадает. — Пока он всех нас по миру не пустил. Нас, наши семьи, наши роды! Кончать, и чем скорее, тем лучше!

Черкасский и Шереметев кивают, но их лица явно выдают сомнение.

— Согласен, Никита Иванович, — вздыхает Черкасский. — Но как? Он же под защитой государя! А Алексея Михайловича народ сейчас чуть ли не за святого почитает! «Пастырь»! Попробуй тронь его «дядьку» — мужики на вилы поднимут, защищая «царского человека»!

Романов хитро щурится.

— К государю идти бесполезно, Борис Иванович. Алексей болен. Серьёзно болен. Лежит, говорят. А кто теперь решения принимает? Морозов! Вся власть — в его руках. Во дворце ничего не решают — решает он в своих хоромах! Надо бить не по дворцу…Надо громить усадьбы Бориски! Его поместья!

— Болен? — переспрашивает поражённый Шереметев. — Почему никто не слышал? Почему не известят?

— Скрывают! — отрезает Романов. — Но сведения точные. Люди верные доносят. И знаете, что ещё говорят? — Он смотрит на своих гостей испытующе. — Морозов задумал жениться на Ирине Михайловне!

Черкасский аж подпрыгивает со скамьи.

— Что⁈ Жениться? На царской сестре? Да он с ума сошёл! Разве может такое быть⁈

— Ещё как может. Сведения верные, Борис Иванович. Я как никак родственник и от меня такое не утаишь.

— Тогда он точно чёрт! И медлить нельзя! Ни дня! Я подниму родню! Всех Шереметевых, всех, кто нам обязан! Всех, кого Морозов обидел! Мы соберём людей! Сильных людей!

— И я подключу своих! Всех, у кого есть счёт к Бориске! Всех, кого он обобрал или унизил! — соглашается Черкасский.

Романов удовлетворённо кивает.

— Вот и хорошо. Значит, ударяем одновременно. По всем его главным поместьям. Разграбляем их полностью! Выжигаем его опору! А самого Бориса… — Его голос становится ледяным. — Ловим. Как бешеную собаку кончаем. Чтобы и духу его не осталось.

Черкасский трёт лоб, испытывая неуверенность.

— А стрельцы, Никита Иванович? Ромодановский? Вдруг его стрельцы вступятся? У Морозова теперь большая охрана. Он богат, нанял кучу головорезов!

— Часть стрельцов точно смогу переманить! Им до сих пор жалование не полностью выплатили. А ещё у меня связи в самом приказе! Но главное, — пустим слух по всей Москве, что Борис травит государя! Пусть каждый мужик знает, что Алексей Михайлович при смерти по вине его «дядьки». Народ точно за нас будет!

— А ему…Алексею… и вправду так плохо? — осторожно спрашивает Черкасский.

— Очень плохо. Лекарей тайно вызывали. Говорят, не встаёт. Неделю точно не протянет.

— Боже! Значит, времени у нас — кот наплакал! Как только Алексей отойдёт…Морозов тут же женится на Ирине и объявит себя царём! А потом — конец нас всем! — нервничает Борис Иванович.

— Верно! — холодно подтверждает Романов. — Потому и действовать надо быстро и решительно. Собираем за два дня всех, кого можем. Готовим отряды. На третий — наносим удар. Вместе и по всем его гнёздам. По нему самому!

Наступает короткое, тягостное молчание. План озвучен, но масштаб пугает. Черкасский первый нарушает тишину.

— Никита Иванович…Допустим…Допустим, мы уберём Морозова. Справимся. А что дальше? Кто будет у власти? Если…если Алексей Михайлович вдруг выживет? Опять поставит какого-нибудь «дядьку»? Ведь снова начнётся?

Романов смотрит на Черкасского долгим, тяжёлым взглядом, а потом медленно встаёт.

— Борис Иванович…Иван Петрович… — говорит он тихо, но уверенно. — Как только мы разберёмся с Морозовым…с Алексеем…хоть мне и брат двоюродный…тоже придётся попрощаться.

Черкасский и Шереметев замирают, услышав такую откровенность.

— Попрощаться…— тихо повторяет Черкасский. Затем кивает. — Ты…ты прав, Никита Иванович. Мудрое решение. Жалко мальчика, конечно…но он сам виноват. Слаб. Доверчив. Позволил проходимцу вертеть собой и государством. Сейчас сам стал угрозой.

— Поддерживаю. Жалко, да. Но государство важнее. Нельзя оставлять такую…наивность. Алексей Михайлович показал, на что способен под дурным влиянием. А кто следующий влезет к нему в доверие? Надобно надёжную руку, — соглашается Шереметев.

Никита Иванович смотрит на бояр оценивающе, а затем слегка наклоняет голову.

— Благодарю за доверие, господа. Если…когда… я встану у кормила. — Романов делает паузу, подбирая слова. — Вольности будут восстановлены. Полностью. Имения Морозова — ваши. Новые льготы добавлю. И главное, — править будем вместе. С Боярской думой. Как исстари велось. Не самовластием, а общим умом.

Черкасский и Шереметев переглядываются.

— Ты будешь хорошим царём, Никита Иванович, — говорит Борис Иванович. — Сильным. Справедливым. Знающим род и обычаи.

— Поддержим! — клятвенно добавляет Иван Петрович. — Всею силой рода Шереметевых!

Романов удовлетворённо кивает.

— Это…планы на отдалённое. А сейчас… — Его взгляд вновь становится жёстким. — Если мы не поспешим, то Морозов окончательно захватит власть. И тогда придёт и за нашими душами. За нашими головами. За головами наших детей. Он не оставит в живых тех, кто мог бы ему противостоять. Мы для него — кость в горле.

Никита Иванович обводит взглядом заговорщиков.

— Так что же? Сможем? Втроём? Одолеть его за два дня? Сломить морозовскую охрану?

Шереметев хмурится и чешет затылок.

— Втроём…в такие сроки…Сомнительно, Никита Иванович. У Бориса теперь — не охрана, а целая дружина! Наёмники, верные холопы — все вооружены до зубов! Сам он из дому не выходит без десятка воинов! Да и родня его, вся эта морозовская свора, поднимется! Они богаты и сильны! Очень сильны!

— Тогда привлечём больше сторонников! За два дня — всех, кого только можно! Бояр, обиженных им! Дворян, лишившихся мест! И слух…слух пустим немедленно! По всем улицам, по всем слободам: «Морозов травит царя Алексея! Царь при смерти! Спасите пастыря от злодея!» Народ должен знать! Тогда у нас будут не сотни, — тысячи!

— А армия? — не унимается Черкасский. — Долгоруков? Ромодановский? Если Борис успеет призвать их против нас… если мы не сломим его сразу…

— Долгорукого я беру на себя. Знаю его. Честный служака. Не станет воевать с народом, с боярами по приказу Морозова. Постараюсь убедить его держать войска в стороне. А Ромодановский… — Он пожимает плечами. — Стрельцы — ребята мутные. Кто знает? Но если слух об отравлении пойдёт, то часть точно переметнётся к нам.

Шереметев хлопает ладонью по столу.

— Решено! С тобой мы теперь, Никита Иванович! За два дня собираем силы, пускаем слух! На третий — удар! По всем поместьям сразу! И главный удар — по Бориске!

Все трое встают с решительными лицами. Каждый поднимает кубок.