Лекарь Империи 9 - Александр Лиманский
— Отлично.
— Гильдия Целителей в полном хаосе. Глава Гильдии созвал экстренное собрание. Обсуждают введение тотальных карантинных мер. Эффективного лечения они не имеют. Пытаются адаптировать старые протоколы — пока безрезультатно.
— Идеально. Еще неделя такого хаоса, и в городах начнутся уличные беспорядки. Две недели — и правительство падет. Император будет вынужден ввести в стране чрезвычайное положение. А там…
Мужчина не договорил, но сержант все понял. План был известен им обоим. Хаос, паника, падение правительства.
И на этой волне всеобщего страха — приход новой власти. Тех, кто предложит единственное верное решение. Тех, кто «случайно» окажется готов к этому кризису.
— Есть одно осложнение, — сержант чуть напрягся.
Мужчина в кресле замер. Его пальцы перестали барабанить по подлокотнику.
— Какое осложнение? — его голос стал тише. И от этого — гораздо опаснее.
— Информация из Мурома. Пока что неподтвержденная, но она поступает сразу из трех независимых источников.
— Говорите.
— Центральная Муромская больница. Есть сведения, что они нашли способ лечения. Создали антидот.
Тишина. Долгая, тяжелая, вязкая тишина. Только треск сухих поленьев в камине нарушал ее. Искры взлетали вверх по дымоходу и гасли в его непроглядной темноте.
— Повторите, — голос мужчина был абсолютно спокойным. Слишком спокойным.
— По имеющимся данным, муромские лекари создали эффективный антидот против нашего патогена. Первое успешное применение — несколько часов назад. Пациент — шестилетний мальчик. Терминальная стадия заболевания. После введения антидота — полная ремиссия.
— Это невозможно.
Три слова, произнесенные с абсолютной, непоколебимой уверенностью. Как математическая аксиома.
— Тем не менее…
— НЕВОЗМОЖНО!
Мужчина вскочил с кресла. Его движение было неожиданно резким и быстрым для его возраста. Он подошел к камину и встал спиной к огню. Его тень легла на лицо, полностью скрывая его черты.
— Магистр…
— МОЛЧАТЬ!
Мужчина тяжело дышал, хватаясь за каминную полку.
— Кто? — он резко повернулся к сержанту. — Кто создал этот антидот?
— По имеющимся данным — целитель Илья Григорьевич Разумовский. Молодой лекарь. Но уже успевший нашуметь в области.
— Разумовский… — мужчина задумался. — Я его знаю…
Глава 11
Четыре часа с момента введения антидота. Я стоял у кровати Мишки Шаповалова и считал. Считал вдохи, удары сердца, миллиметры ртутного столба. Потому что каждая из этих единиц, отвоеванная у смерти, была бесценна.
Мальчик спал. Не в коме, не в наркозном забытье — просто спал. Как обычный ребенок после тяжелого, изматывающего дня.
Грудная клетка мерно поднималась и опускалась в такт работе аппарата ЭКМО, но я видел и собственные дыхательные движения — слабые, неглубокие, но свои.
Он боролся. Он возвращался. По шажочку, но возвращался.
Рыжие волосы разметались по подушке — мокрые от пота, но уже не слипшиеся комками, как вчера. На щеках проступил легкий румянец. Не синюшность цианоза, не восковая бледность умирающего — нормальный, здоровый розовый цвет.
Кожа все еще казалась почти прозрачной, вены на висках просвечивали синими ручейками, но это пройдет. Главное — он был жив. Дышал. Его сердце билось без лошадиных доз адреналина.
Чудо? Нет. Наука. Медицина. И немного безумия, помноженного на отчаяние. Коктейль, который либо убивает, либо творит невозможное. Сегодня он сотворил.
Мониторы над кроватью пели свою монотонную электронную песню. Но теперь это была не панихида, а гимн жизни:
— АД: 105/70 мм. рт. ст.
— ЧСС: 92 уд/мин
— SpO2: 95%
— Температура: 37,2 °C
Я смотрел на эти цифры и не верил.
Еще четыре часа назад его давление было иллюзией, нарисованной лошадиными дозами вазопрессоров — допамина, норадреналина, адреналина.
Всем, что только можно было влить в вены шестилетнего ребенка, чтобы заставить его сердце качать кровь. Сейчас — ни одного. Сердце справлялось само. 105 на 70 — идеальное давление для его возраста. Как в учебнике по педиатрии.
Пульс 92.
Ровный, четкий синусовый ритм, без единой экстрасистолы, без уродливых пробежек тахикардии. Четыре часа назад было двести десять, и я думал, оно просто разорвется от нагрузки.
А теперь — спокойное, мерное биение.
Тук-тук, тук-тук.
Музыка жизни.
Сатурация 95 % — и это на минимальной поддержке ЭКМО! Легкие работали.
Не в полную силу, не идеально, но работали. Кислород поступал в кровь, углекислота выводилась. Газообмен был восстановлен. Четыре часа назад было 84 % на стопроцентном кислороде — его легкие были забиты желеобразной массой, альвеолы не функционировали. А теперь…
Я активировал Сонар. Боль вдруг пронзила череп — резкая, как удар молнии. Последние сутки я использовал дар слишком часто, на пределе, и организм протестовал. Но мне нужно было видеть. Не предполагать, а знать наверняка.
Картина, открывшаяся моему внутреннему взору, была совершенно другой. Четыре часа назад я видел поле битвы после Армагеддона — разрушенные эритроциты, острые кристаллы вируса как осколки битого стекла, тотальное воспаление.
Сейчас… сейчас я видел, как на пепелище пробиваются первые ростки новой жизни.
Вирусная активность — абсолютный ноль.
Ни одного кристалла, ни одной активной вирусной частицы. Антидот сработал тотально, выжег заразу подчистую. Это работа Слез Феникса не иначе.
В крови плавали лишь безобидные остатки разрушенных вирусных оболочек — иммунная система, как мародеры на поле боя, лениво добивала трупы врага. Победа. Безоговорочная капитуляция.
Гемолиз был остановлен.
Эритроциты больше не лопались как мыльные пузыри. Более того — я видел, как из костного мозга в кровоток выходят молодые, полные сил ретикулоциты.
Юные солдаты крови, посланные на восстановление разрушенного королевства. Через несколько дней анемия начнет отступать. Кровь снова училась быть красной.
Легкие… Ох, какая разница!
Желеобразная масса, забивавшая альвеолы, рассасывалась. Я видел, как макрофаги, санитары организма, жадно пожирают остатки слизи, очищая дыхательные пути.
Альвеолы расправлялись — не все, многие погибли безвозвратно, но живые, как герои, брали на себя их функцию. Газообмен восстанавливался.
Но… вот оно. Цена спасения. Фиброз.
В нижних долях, там, где повреждения были максимальными, уже начиналось рубцевание. Соединительная ткань, как ремонтная бригада, заполняла пустоты от погибших альвеол.
Эти шрамы на его легких останутся навсегда. Он будет жить, но никогда уже не сможет бежать так быстро, как другие дети.
Сердце. Миокард все еще был отечным, воспаленным, как у боксера после тяжелого боя. Но некроз был остановлен. Кардиомиоциты больше не гибнут массово.
Я видел даже признаки регенерации — молодые клетки делились, пытаясь залатать пробоины. Не полностью, сердечная мышца плохо регенерирует. Рубцы будут и здесь.
Хроническая сердечная недостаточность в будущем почти гарантирована. Но это в будущем.
