Колдовская ночь - Наталья Борисовна Русинова
– Вот и сиди с кобылкой в обнимку, – решил Иван. – Хочешь – верхом на неё заберись, если боишься. К тому же ты явно ей нравишься. Она обычно чужаков не любит, а к тебе ласкается…
– Так и я зверей люблю, – Марьяшка тихонечко улыбнулась. – А лошадушка ваша хроменькая, поэтому я на неё взгромождаться не буду, и так кровь едва остановилась.
Последние солнечные лучи ещё тянулись ввысь из-за гор на западе – будто золочёные пальцы щекотали небеса. А вот река уже укрылась синеватыми тенями, и лишь заросли рогоза тихонечко клонились к земле под тяжестью початков. Берега оказались подтопленными, и Иван, сделав неудачный шаг, провалился в илистую грязь по щиколотку. Ногу вытянул, но подметка сапога едва не осталась в неприятно пахнущей жиже.
– Тьфу ты, пропасть, – скрипнул он зубами. – И воды не набрать, тина сплошняком.
Он побрёл потихоньку вдоль берега, выискивая взглядом ключ или родник со стороны леса. Нашёл очень быстро, как по заказу, – крохотный родничок с такой чистой водицей, что казалось, будто она отливает серебром в полумраке под ивовыми кронами. Иван невольно залюбовался происходящим. Лес в этой части выглядел совсем сказочным, деревья стояли окутанные мохнатым мхом, очень походившим на чью-то шерсть. Словно и впрямь лешие в шубах!
Он наполнил флягу и не удержался, сделал несколько глотков. Вода на вкус оказалась сладкой, почти сиропной. И зубы от неё не ломило, видать, источник брал своё начало где-то совсем невысоко и успел прогреться.
«Хорошо здесь», – подумал Иван, с удовольствием дыша полной грудью. Воздух тоже казался сладким и густым, хоть ложкой ешь. Голова внезапно закружилась, захотелось присесть и опереться спиной на шершавый ствол, прислонить тяжёлую от переживаний голову к твёрдой опоре и хоть немного посидеть с закрытыми глазами. Что он и сделал.
Мерещилось ему, что и сам он часть этого леса. Что ноги его – это корни, утопающие в жирной питательной земле, а руки – ветви деревьев, чем выше тянешься, аж до болезненно-приятного хруста в костях, тем лучше тело себя чувствует. Славно вокруг и уютно, лучше, чем дома в кровати, пусть родной и знакомой, но всё же тесной, если сравнивать со здешней местностью. Тут всё пространство в его распоряжении, ложись – не хочу.
Виделось сквозь тонкую кожицу век, что лес вокруг будто вспыхивал золочёными огоньками, что лениво покачивались в зарослях трав, – неужто светляки? И сами деревья уже не деревья, а живые создания, баюкающие ладонями птичьи гнёзда на поросших листьях, смотрящие на него глазами-дуплами со странно печальным выражением.
«Отчего вы грустны?» – хотел было спросить Иван, но язык во рту двигался плохо, лениво, и он лишь промычал что-то невразумительное. И совсем не удивился, когда ответом ему стал переливчатый нежный смех.
– Ты утомился, – ласково сказал хрустальный девичий голосок. – Ты хочешь отдохнуть и остудить ноги. Сколько ты ходил пешком сегодня?
– Сколько ходил, всю жизнь? – подхватил нежный шёпот с другой стороны. – Ты устал, мой хороший. Пойдём, с нами будет легко…
Иван будто ждал этого зова всю жизнь – вскочил на ноги и радостно засмеялся. Тело враз стало лёгким, и неповоротливый язык во рту только мешался. Глаза не стал открывать – они словно склеились изнутри медовой патокой. Но зачем, если и так всё видно? Он позволил прекрасным и неведомым лесным созданиям взять себя под локти, огладить по щекам прохладными пальцами. Поцеловал кого-то из них в ладошку, и ответом ему стал довольный вздох. Нежные, пахнущие туманной прохладой и водицей с нотками ила – он бы всё на свете отдал, чтобы вдыхать и вдыхать этот нежный аромат.
Кажется, кто-то из них поцеловал его в ответ, коснулся разгорячённого лица, затем губ. Веки его невольно дрогнули.
– Нет-нет, не открывай глаза, – зашептало-зашелестело вокруг. Искристый смех словно просыпался жемчугами ему на колени, в карманы, за шиворот. Вскружил голову, которая всё никак не желала остыть. – Иди, иди с нами…
– Только скажи, – вдруг требовательно вопросил второй голосок. – Полынь или петрушка?
«Какая полынь, к чёрту полынь, – с досадой подумал Иван. – Что ж в голове такая тяжесть?»
– Роза, – язык ворочался во рту с трудом. – Я розы люблю. И ромашки…
– А! Хорошо, хорошо!.. – запело вокруг с утроенной силой. – Пойдём, славный, пойдём…
И он пошёл, сам давясь странным смехом, что так и рвался из груди. Вдруг стало радостно, невыносимо радостно, хотелось бежать вприпрыжку – туда, туда, к воде! Окунуться в прохладную толщу, смыть напускное и бестолковое, стянуть одежду – зачем она детям реки и леса? Живут они, как птицы небесные, не подчиняются никаким на свете законам, кроме Божьего…
«Да святится имя Твоё, да придет царствие Твоё…» – пришли вдруг на ум слова молитвы, которую ежевечерне твердила за трапезой старая Тимофеиха. И сладкий туман в голове нервно заколыхался, холод ударил по ступням и выше. Он вдруг почувствовал, что бредёт по колено в воде, влекомый неведомой силой. Дёрнулся – бесполезно. Чьи-то пальцы вцепились ему в ладони мёртвой хваткой, прикрыли глаза. Кто-то упорно подталкивал его вперёд.
Лошадиное ржание донеслось до его слуха как сквозь вату. А затем голову будто раскололо пополам от чужеродного женского визга.
– А ну-у-у!
В бочину толкнулось что-то тяжёлое, выбивая дух и отбрасывая в сторону, хватка на плечах разом ослабла. Иван с оханьем открыл глаза и обнаружил, что сидит на берегу между зарослей камыша, в той самой грязи, в которой едва не оставил сапог.
Через пару ударов сердца мир рухнул на него запахами, звуками и красками, придавил к земле неизбывным ужасом и паникой. Он заорал во всё горло, суча ногами и пытаясь отползти в сторону, – страшные лохматые девки в истлевших мокрых рубахах тянули к нему костлявые руки, все в трупных пятнах. Глаза их сияли, мёртвенным блеском отражая взошедшую луну. Река едва ли не ходила ходуном, вода плескалась в берегах, в её толще сновали рыбьи тела, каждое толщиной едва ли не с бревно. Щуки, сомы, караси? Боже милостивый, да какой же они величины?!
Девки трясли патлами и шипели, но не двигались с места. Иван дёрнулся ещё раз – и с криком ощутил у себя под спиной чьи-то острые коленки.
Марьяшка стояла над ним, закусив губу и выставив вперёд ручонки с зажатыми в пальцах стеблями полыни.
– Да воскреснет Бог, да расточатся враги Его, – тянула она тоненько, но уверено. – И да бегут от лица Его ненавидящие Его…
– И как исчезает дым, так
