Колдовская ночь - Наталья Борисовна Русинова
– Вышнеединый, заступник… Заклинаю, не остави меня… Дай силы совладать с проклятою ведьмой! – зажмурившись, прохрипел штударь. Он трижды повторил просьбу, а когда открыл глаза, обнаружил, что змеи плотным кольцом обвивают круг, а пауки ползают над ним, как по невидимой стене.
– А-а-а, – зашипела ведьма, – вот ты где! Спрятался за чаровенье охранное?! Тума, я не зрю тебя, но достану! Выходи!
– Вышнеединый, яко же милостодавец бывае, изничтожатель пакости и скверны всякой… Покарай нечестивую ведьму, душегубивицу! Не я словами своеми гоню тебя, трижды клятая: Вышнеединый гонит тебя светом и мощью своей!
Ведьма вскрикнула, словно её ошпарили кипятком.
– Что, не по нраву?! – воскликнул Тума и принялся молиться ещё усерднее. Упокойница щёлкнула зубами, гроб развернулся и вместе со своей жуткой ношей полетел прямо на штударя. Тот со страху пригнулся, но гроб, разогнав пауков, тяжело ударил в невидимую границу. Раз за разом направляла его ведьма, бормоча тёмные заклинания, и Туме стало казаться, что мало-помалу незримая защита слабеет… В отчаянии он уже не читал, а выкрикивал святые слова, которым ранее, что скрывать, не придавал сколько-нибудь серьёзного значения.
Звонкий голос зорянника ворвался под осквернённые своды, и Тума без сил осел на пол. Змеи и пауки исчезли в своих щелях. Гроб с упокойницей обрушился на возвышение, погребальная ткань натянулась, и ведьма, злобно зашипев, скрылась под ней и окоченела.
На этот раз штударь не то что выйти – даже встать не смог. Только кое-как натянул шапку и остался сидеть на полу, глядя перед собой, ничего не видя и думая лишь об одном: он выжил… Тума не слышал, как заскрипела дверь, не понимал, что говорят ему мужики. Кто-то с трудом поставил его на непослушные ноги. Несколько рук поддерживали, заставляя шаг за шагом идти. И только на крыльце яркий луч солнца прогнал зримую им пелену – осталась лишь слабая, едва уловимая дымка, которая, сколько Тума ни тёр глаза, не пропадала.
На свежем воздухе штударь почувствовал себя лучше: оттолкнув мужиков, сам спустился с крыльца. Остановился, обвёл всё вокруг мутным взглядом и, стащив шапку, швырнул её оземь.
– Вышнеединый, заступник… – охнули у него за спиной. – Да он же головою, как снег, бел!
Тума растерянно замер. Потом кинулся к ближайшему колодцу, черпнул воды, посмотрел в ведро. А после, забыв про шапку, бросился к дому марона, выкрикивая на бегу что-то невнятное. Гнатий с мужиками хотели было перехватить его, да не успели.
* * *
Впрочем, в покои к вышечтимому штударь вошёл как приличествовало: постучавшись и неторопливо. Крытень не повернул головы – сидел, перебирая украшения из шкатулки дочери и, казалось, ничего не видел и не слышал. Лишь когда Тума шаркнул ногами и кашлянул, марон глухо спросил:
– Ну чего тебе? Как поминовенье идёт? Всё ли хорошо?
– Не сказал бы, – отозвался штударь. – А всё благодаря вашей доне, упокой ея Вышнеединый, – слова прозвучали язвительнее, чем следовало, и марон сердито нахмурился. – Хоть и нету никакого сомнения, что знатных она кровей, но…
– Но?
– Не гневись, марон, – горячо зашептал Тума, – но попуталась доня твоя с теми, кого в ночи поминать не пристало! Такое непотребье творит, что впору самому помереть.
– Ты поменьше горечавки-то пей, – усмехнулся Крытень.
– Горечавки? То не горечавка сотворила, – Тума шагнул ближе, и марон наконец удостоил его вниманием. Увидев враз поседевшие волосы молодого парня, Крытень резко поднялся с места… и тут же без сил опустился назад:
– Галия о душе своей бессмертной заботилась, желала от греховного тягла избавиться. Потому, штударь, твори помин, как уговорено.
– Не могу я боле, марон! Сил моих не хватает!
– Сверши поминальный отчит, – почти умоляюще проговорил Крытень. – Двоеночие отстоял, единая ночь осталась. А уж я тебя награжу…
– Не губи, вышечтимый! – Тума рухнул на колени. – Тут не то что третьепосвященного – самого Первосвятимого звать надо! Не переживу я ночь эту!
Лицо Крытеня вроде смягчилось, появилось на нём сомнение… Но в следующее мгновение взгляд потемнел, густые брови сошлись на переносье:
– Ты меня не жалоби, я не наставитель из Ученища! Мои услужники так отчешут кожаными ремнями, вымоченными в перцовке, что ежели жив останешься, до новолуния ни сесть, ни лечь не сможешь! Пшёл вон отсюда! Ежели не выполнишь уговор, быть тебе биту, ежели выполнишь – слово даю, получишь две тыщи злотенков. Ступай, – уже тише проговорил марон и вновь уставился на украшения. Тума, понурый и ошарашенный, вывалился из дома, мрачно глянул на собравшихся во дворе мужиков и побрёл в сарай отсыпаться.
* * *
Солнце нынче пекло так, что к полудню выгнало со двора всё живое. Люди и собаки прятались кто куда, не в силах вынести жару и духоту. Спустя какое-то время взлохмаченный и заспанный Тума выглянул из сарая. Дошёл до колодца, жадно напился, плеснул прохладной водой в лицо. Огляделся украдкой: попрятавшиеся в тень мужики храпели на разные голоса. Штударь отпил ещё воды и побрёл было обратно к сараю, но передумал. Посмотрел на солнце и потихоньку, бочком стал пробираться за конюшню, в сторону невысокой ограды.
«Две тыщи злотенков – это, конечно, состояние целое: дом с землёй да хозяйством купить можно. Только ведь жизнь-то, ежли подумать, дороже любых денег. Ништо… ещё поглядим, кто кого».
Тума ещё раз осмотрелся, споро перелез через забор – и опрометью бросился в густую поросль кустов, а там помчал что было сил, петляя и прикрывая лицо от веток. Он бежал так, словно упокойница с нечистыми гналась следом за ним. В какой-то миг парень запнулся, кубарем скатился в поросший высокой травой овраг и пропал из виду, но вскоре поднялся на ноги, кое-как выбрался из оврага и понёсся вниз по пологому склону холма. Выскочил из-за деревьев… И зло, обречённо выругался: прямо перед ним стояли Гнатий и Пытусь, а сверху, чуть левее наискосок, торопились и остальные.
– Пошто ж так стрекать по такой-то жаре, да ещё и по кустовищам? – усмехнулся Гнатий. – Тут тропки хорошие есть. Нешто себя не жаль? Хоть одёжу бы поберёг: в Ученище другую не выдадут.
Мужики рассмеялись – все знали, что штударей одевали за счёт заведения, но лишь один раз за все пять лет.
– И не совестно тебе, дядько Гнатий? – обречённо выдохнул Тума, без сил опускаясь на землю. – Покарает тебя Вышнеединый…
– Ну, Вышнеединый-то далече, а марон тута, рядом, – Гнатий снова беззлобно усмехнулся и взял Туму за плечо: – Пошли-ка назад. Скоро у тебя свидание с нашей мароночкой.
– Да не робей, – подхватил Пытусь. – Всего-то едина ночь
