Колдовская ночь - Наталья Борисовна Русинова

* * *

Едва увидев, что творится в святом доме, мужики испуганно отступили, а третьепосвящённый лишился дара речи и побледнел. Марон же обвёл ошалелым взглядом уродливые лики на стенах, чудовищную статую, гроб…

– Это ещё кто?! – вскричал он, заметив останки старухи. – Где доня моя?

– Это и есть твоя доня, вышечтимый марон… Точнее, та, что похитила тело её, а душу прочь выгнала. Хотела сожрать, да не смогла…

От звука этого голоса Крытень вздрогнул:

– Штударь?! Ты ли это?

– Да уж всяко не ведьма и не страхопуд, – усмехнулся невесело Тума, с трудом выбираясь из-под обломков. На него было страшно смотреть: волос седой всклокочен, лицо в грязи и крови, одежда изорвана, губы потрескались и запеклись.

– Этот нечистый, – показал он на страхопуда, – вашу ведьму-маронку Стюшкой назвал.

– Как назвал?! – задохнулся Крытень.

– Стюшкой.

Марон долго молчал. Потом подошёл к гробу, плюнул в лицо мёртвой старухе и велел жмущемуся у дверей Янчусю принести мешок, чтобы сложить в него поганые мощи.

– Сыне, – третьепосвящённый удивлённо глянул на Туму, – как же ты отчит сумел совершить да ещё и нечисть всю запереть? Ты ж молодёшенек совсем, даже обучение не закончил!

Штударь поднял на него усталые, словно выцветшие глаза. Слабо улыбнулся:

– То не я… Вышнеединый по молитве моей вспомоществование дал и светом своим поделился. Я же, недостойный, лишь вместилищем для его силы был.

При этих словах, словно подтверждая сказанное, в лучах утреннего солнца на стене под слоем грязи и краски проступил и засиял знак Вышнеединого. И посвящённые молча склонились перед великим чудом.

* * *

Когда Туму привели в дом Крытеня, он лишь попросил воды умыться да горло смочить, а потом вздохнул:

– Ещё не всё свершилось, что должно. Призови своих людей, марон, во дворе их собери. Да проследи, чтобы не сбежал никто.

– Сделаю, как велено, – ответил Крытень. Вина грызла и давила его, а с другой стороны… С другой стороны, с каждым мигом чувствовал он, как легче становится дышать, как мало-помалу исчезает тёмная пелена, застилавшая свет, и мир начинает играть яркими красками; как возвращается сила, тяжесть и гнёт растворяются и хочется жить и любить, как много лет назад…

Пока Тума смывал с себя копоть и кровь да утирался чистым рукотканцем, вернулись посвящённые. Поведали, что едва они принялись кропить наговорённой водой некогда святый дом, сияние знака Вышнеединого на стене стало разгораться всё ярче, а потом вместилище скверны вспыхнуло, как солома, они едва успели выскочить. Крытень выглянул в окно: и правда, к небу, клубясь, поднимался столб жирного чёрного дыма.

– Поспеши, марон, – тихо напомнил Тума. – Собери людей.

* * *

Как только все – и женщины, и мужчины, и старики с детьми – оказались на просторном дворе, Крытень сам запер ворота и спустил псов, велев охранять.

– Дядько Гнатий! – громко позвал штударь, оглядывая с крыльца взволнованную толпу. – А дядько Гнатий!

Никто не ответил. Крытень нахмурился, завертел головой:

– Где Гнатий? Сей же час найдите его!

Гнатия догнали у частокола, где он боролся со здоровенным псом: сбежать хотел, да только пёс не дал.

– Я ж тебе сказал, дядько Гнатий, поутру поговорим, – усмехнулся Тума, когда пойманного поставили перед ним. И повернулся к селянам: – Слухайте все… Ведьма та многую власть тут заимела. Кого обманула, кого сломала, кого подчинила насильно чарами. Но были и те, кто по доброй воле помогал её злодеяниям, за верную службу плату получая.

– Бредит штударь! – ахнула Одарёнка. – Никак умом повредился?

– Сотворитель, Вышнеединый! – Тума воздел руки к небу. – Помоги свершить воздаяние! Тех, кто по неволе примкнул к нечистой да покаяние сердечное готов принести, помилуй, ибо милостив ты есмь. А тех, кто по доброй воле вспомоществование ведьме чинили, зельями колдовскими опаивали, чары наводить помогали, покарай: ниспошли им муки, кои претерпели те, кто загублены ими были!

Румяное лицо Одарёнки стало белее мела. Вдруг она заорала истошно, страшно, повалилась на землю, царапая себе шею, лицо, раздирая одежду на груди. Следом завопил Гнатий, рухнул навзничь, забился, захрипел. Ещё несколько женщин и мужчин завыли, как бесноватые, заметались. Люди шарахнулись от них в стороны. Посвящённые мигом опомнились: начали читать молитвенные слова и кропить беснующихся освящённой водой. И там, куда попадали капли, появлялись волдыри, словно от ожогов, кожа вспучивалась, лопалась, слезала пластами. Долгой и мучительной была смерть добровольных помощников ведьмы, и в благоговейном ужасе смотрели на это люди.

– Слава Вышнеединому… – прошептал Тума.

Когда всё закончилось, ещё несколько человек повалились на колени и признались в том, что помогали ведьме – не корысти ради, а со страху за себя, детей или старых родителей. Была среди них и Валина: вспомнить содеянное она не сумела, но чуяла, что сотворила что-то плохое, и ревела навзрыд. Третьепосвящённый велел провинившимся собираться и сказал, что заберёт их в обитель, в честь Реколы названную, на очистные молебны и покаяние. Служки его занялись освящением имения и двора: читали канон об изгнании тёмных сил, окуривали ароматными смолами, кропили повсюду святой водой. И как только закончили, неподвижно лежавший все эти дни старый Свербысь открыл глаза и без чьей-либо помощи встал с постели.

– Ты, вышечтимый, – позже велел марону третьепосвящённый, – всё, что ведьме принадлежало – одёжу да побрякушки – брось в огонь, не жалей. Тела её пособников и прочую нечистоту вели на окраине в яму глубокую закопать. Мы освящённой воды оставим, залейте всё и каменьями заложите.

– Будет сделано, – смиренно кивнул Крытень.

– Что до штударя Тумы… – третьепосвящённый задумался, а потом наказал: – Как отлежится, пусть возвращается в Ученище: там на обратном пути из обители я и найду его.

* * *

К полудню, получив от марона щедрую плату и прочитав напоследок суровую проповедь о вечных муках, ожидающих на том свете грешные души, посвящённые уехали из имения, забрав с собой всех, кто раскаялся. Когда на небо взошла убывающая Первая Луна, марон самолично пришел в покои, где отсыпался штударь.

– Вот спросить у тебя хочу… – и опустил глаза, затоптался на месте, не зная, с чего начать.

– У меня, вышечтимый, тоже вопросов много, – помолчав, отозвался Тума. – Имя то, Стюшка… Ты знаешь, кто это был?

Крытень долго смотрел себе под ноги, затем тяжело вздохнул:

– Прабабка моя по отцу. И то, что увидел я в гробе… Сколько помню, такой и описывали её. Скажи, как же так вышло? – он с отчаянием глянул на Туму. Штударь пожал плечами:

– Кто ж про то знает, марон. Может, та ведьма ещё древнее была –