Ее бешеные звери - Э. П. Бали
В груди Упыря урчит, когда он выскальзывает из моего рта, наклоняясь, чтобы укусить меня за шею, и проводит влажным пальцем по моему клитору. Его теплое дыхание касается моего пульса.
— Я мечтал о тебе задолго до того, как мы встретились.
Я кончаю с криком, рассыпаясь на миллион осколков света и звука. И это превращается в рыдание, когда я чувствую всю полноту происходящего. То, что мы нашли удовольствие вместе, вчетвером, и что нам все еще не хватает двух частей нашей группы. Лайл кончает, не отрывая от меня взгляда. Он шепчет мое имя, входя в меня жестко и на всю длину, напрягая пресс и изливаясь горячим семенем глубоко во мне, пока Дикарь накачивает удовольствием мою задницу.
Когда Лайл делает последний толчок, Дикарь рычит, как настоящий волк, хватает меня за бедра, отрывая от члена Лайла, и переворачивает так, что я оказываюсь прямо на теле льва. Дикарь собственнически набрасывается на меня, вгоняя член и жадно целуя. Я стону его имя ему в рот, и он рычит что-то чисто звериное в ответ. Лайл подхватывает мои ноги крепкими руками, раздвигая бедра шире, словно поощряя Дикаря, в то время как его собственная сперма вытекает из моей киски, пока мой волк жестко и быстро вколачивается в меня. Словно его терпение лопнуло, и вся ревность выливается наружу в потребности обладать мной.
Я позволяю ему заявить на меня права тем грубым, властным способом, которого жаждет его волк, хватаюсь за его плечи и вскрикиваю, когда наша совместная влажность заставляет меня снова кончить.
— Больше никогда, — выдыхает он мне в ухо, с яростным отчаянием вколачиваясь в меня. — Ты больше никогда не попросишь меня об этом.
Карающие толчки его бедер говорят мне, как сильно я его ранила, заставив сломать мне руку. Как сильно он переживал обо мне.
Я внезапно начинаю рыдать от переполняющего меня чувства вины.
— Больше никогда, — выдыхаю я. — Обещаю, больше никогда.
Когда его член извергается, Дикарь зарывается лицом мне в шею, и я чувствую влагу его слез, когда он шепчет:
— Я люблю тебя всем своим существом, Аурелия Костеплет.
Я рыдаю, уткнувшись Дикарю в шею, пока он наполняет меня таким количеством спермы, что его прерывистые толчки сопровождаются восхитительными влажными звуками.
Дикарь ласкает мой рот языком, а затем поднимает меня и скатывается с Лайла, устраивая меня между ними.
Мы потные и удовлетворенные, сплетенные в клубок конечностей и единого дыхания. Я оглядываю комнату. Упырь исчез вместе со своим куполом теней, и лунный свет снова льется в открытое окно. Штора колышется на прохладном ветру, и за ней я различаю блеск ледяных глаз, словно застывших во времени и пространстве.
— Коса, — шепчу я.
Но он не отвечает — и не двигается — долгое, очень долгое время, и, не дождавшись ответа, я засыпаю в посторгазменной дымке.
Глава 58
Лайл
Десять лет назад
Тяжелые обсидиановые кандалы издают громкий лязг, когда меня ведут по недрам Федеральной тюрьмы для зверей — Блэквотер.
— Опасный зверь идет! — кричит один из пяти моих надзирателей грубым голосом заядлого курильщика. — Опасный зверь приближается!
Они держат электрошокеры для скота, подобные тому, которым пользовался Ульман, когда я был маленьким. Но эти больше и с еще более высоким напряжением, чем те, к которым я привык. Они оставляют следы.
В тюрьме шумно. Звери рычат своими человеческими глотками, издавая гортанные, рычащие звуки, которые заставляют моего анимуса насторожиться. Они стучат по металлическим клеткам кружками и кулаками. Выкрикивают мерзкие угрозы.
Пахнет диким тестостероном, потом и чистой, смертоносной угрозой.
Мое место здесь. Среди этих существ, которые причиняют боль и калечат других. Но каким-то образом это место царапает мой позвоночник, словно острыми когтями. Каким-то образом мой анимус возбуждается.
Сначала меня ведут к начальнику тюрьмы. Огромный мужчина с очень длинной белой бородой, как у Санта-Клауса. Только Санта-Клаус не накачан мускулами и у него нет злого, жесткого взгляда, от которого у меня волосы встают дыбом. Его размер и запах говорят мне, что это медведь и, вероятно, рекс из большой, мощной стаи.
Он наклоняется, чтобы заглянуть мне в глаза, словно ищет какой-то изъян.
— Человек или животное?
Я опускаю взгляд на свои руки.
— Монстр.
Он ворчит и хриплым голосом зачитывает бумаги, которые леди Селеста прислала со мной:
— «Анимус настолько опасен, что его нужно всегда держать взаперти для всеобщей безопасности». Что ж, детеныш, ты отлично впишешься. Мы все здесь монстры.
Мужчины вокруг меня мрачно посмеиваются, и хотя человеку во мне этот звук не нравится, мой анимус в предвкушении.
— Леди Селеста собирается научить меня, как его запирать. Чтобы он не представлял угрозы, — выдавливаю я.
Он смеется, и этот звук царапает меня изнутри.
— Будет забавно посмотреть, как она попытается. Отведите его в блок «С».
— Предполагается, что я буду в одиночной камере на случай, если…
— Места нет, детеныш. Посмотрим, как ты справишься с местными. Не переживай, на всех обсидиан.
— Но…
— Тебе направо, детеныш, — посмеивается охранник, поднимая меня на ноги.
Клетка — это то, к чему я привык, напоминаю я себе. В клетке мне и моему анимусу самое место.
— Опасный зверь на свободе! — кричат они снова, пока ведут в блок. — Свежее, аппетитное мясо!
В большой зоне отдыха блока заключенные в оранжевой робе разминаются, поднимают железо, играют в футбол или просто стоят, прислонившись к стене и курят. Когда я появляюсь в поле зрения, все останавливаются и пялятся.
Мой анимус смотрит в ответ.
Мое человеческое сердце замирает.
— Кто этот красивый молодой человек? — воркует заключенный с татуировками по всему лицу. — Только гляньте на все эти большие, упругие мышцы, — он толкает локтем соседа. — Посмотри на эти золотистые волосы.
— Он слишком хорошенький, чтобы быть монстром, — отвечает его друг с сальными черными волосами. — Что за хрень несут эти надзиратели?
Охранники отпирают толстую металлическую дверь, и вталкивают меня внутрь, мои обсидиановые кандалы лязгают слишком громко.
Самцы наступают на меня со всех сторон, пялясь, рыча, шипя и загоняя меня в клетку из мужской плоти.
Один из них — огромный светловолосый лев — урчит, подзывая меня двумя пальцами. От его неистовой похоти воздух между нами становится зловонным.
