Ее бешеные звери - Э. П. Бали

— Нет, нет, нет!

Они смеются. Они думают, что я боюсь их.

Надзиратели просунули руки сквозь решетку, курят и наблюдают за мной с широкими улыбками.

— Побейте его немного, — говорит один из них через переговорные отверстия в стекле, сквозь которое они все наблюдают.

— Не дави на него, — предупреждает другой. — Они сказали нам, что он…

— Нахуй, что они там сказали, — рычит первый. — Давай, красавчик, покажи нам, правда ли это.

И снова я не могу остановить своего анимуса, когда он вырывается на зов. Он рычит, огрызается и жаждет крови.

Когда темнеет, я не могу понять, кто кричит — я или они. Чья это кровь — их или моя? Чья плоть у меня во рту — льва, волка, птицы или рептилии.

Минуты, часы, вечность спустя гнилостный газ струится в воздухе, и раздается сдавленный звук, когда звери вокруг меня падают. Он заставляет мои глаза гореть, поскольку мой анимус позволяет мне вернуться в мое человеческое тело, но я продолжаю стоять, уставившись на свои окровавленные руки.

— Вы что, сняли с него обсидиан? — голос начальника тюрьмы ужасен и громоподобен, когда он подбегает к стеклу.

— Хренов обсидиан не сработал! — кричат охранники.

— Я же вам говорил, — шепчу я.

Глава 59

Аурелия

На следующее утро, когда Лайл и Дикарь собираются в Академию, я тоже собираюсь. Несколько дней назад Минни помогла Дикарю собрать для меня одежду, и я иду в гардеробную Лайла, где он ее развесил.

Рядом со своей.

Мое сердце немного трепещет, когда я вижу, как она аккуратно развешана рядом с его идеально выглаженными рубашками. У меня не хватает духу собрать все и отнести обратно в свою комнату. Если он может хранить мои трусики в своей прикроватной тумбочке, то, конечно, не будет возражать, если я оставлю и свою одежду здесь, верно?

Лайл заходит в гардеробную в одном полотенце, низко повязанном на бедрах. Я мгновенно возбуждаюсь при виде его обнаженного золотистого торса, бугров грудных мышц и пресса — явного признака того, как усердно он занимается в тренажерном зале анимусов. Он единственный член моей брачной группы без татуировок, но его тело само по себе — произведение искусства. Произведение искусства, которое прошлой ночью так властно вонзалось в меня, что у меня перехватывало дыхание. Я быстро отворачиваюсь, изо всех сил стараясь не чувствовать каждое его движение, пока он снимает полотенце и начинает готовиться к предстоящему дню.

Внезапно я чувствую себя очень по-домашнему, и моя анима восторженно радуется от того, насколько это приятно и нормально. Но я подавляю эту чушь и сосредотачиваюсь на выборе бюстгальтера и лавандового платья-макси. Я быстро одеваюсь, стараясь, чтобы повязки на животе оставались на месте. Я так старательно прятала свои раны все это время, но каждый раз, когда мой волк или лев задевали мой живот, я не могла скрыть неприятную дрожь. Уверена, что они списали это на застенчивость. Несмотря на то, что раны больше не болят, выглядят они ненамного лучше. Черная некрозная ткань оставила на моей коже неровные линии, хотя под ними, там, где я применяла свою исцеляющую магию, растет новая кожа… Это пока все, что я могу сделать. Невероятный секс прошлой ночью придал мне сил, но я не знаю, когда у нас еще будет возможность побыть вместе. Я не хочу тратить свой резерв на эту мертвую ткань, когда должна сосредоточиться на своих щитах.

Я заканчиваю наносить тушь, когда теплые руки ложатся мне на плечи и разворачивают меня. Лайл одет в темно-синий костюм, дополненный жилетом в тон и белой рубашкой. Его волосы аккуратно собраны в хвост, а к темно-синему галстуку прикреплена маленькая золотая булавка с головой льва.

До тебя меня не существовало.

Эти отвратительные, прекрасные слова отпечатались в той части моего сердца, которая принадлежит этому льву. Отпечатались, выжглись, заклеймились там.

Я проглатываю грусть, глядя ему в лицо, стараясь не вдыхать запах мыла и пьянящий, мускусный мужской запах.

Его голос раздражающе ровный и спокойный.

— Иди на занятия и веди себя как обычно, Аурелия.

Ему небезразлично, что я ухожу. Я знаю, что это так. Но он сдерживает свои чертовы чувства и не показывает мне ничего из правды. Я хочу сказать, чтобы он продолжал называть меня ангелом. Хочу прижаться губами к его губам, но мне невыносима мысль о прощальном поцелуе. И я не доверяю себе, потому что расплачусь, если буду знать, что это прикосновение будет последним. Поэтому я поджимаю живот и сухо киваю.

— Я знаю… Мистер Пардалия.

При этих словах его лицо немного напрягается, но в мгновение ока черты разглаживаются и возвращаются к своему обычному красивому совершенству. Он тянется ко мне…

Нет, не ко мне, а к предмету одежды на вешалке позади меня.

— Сегодня утром холодно, — сдержанно говорит Лайл, протягивая мне черную куртку.

Я молча беру ее. Эти теплые руки отпускают меня, и он отходит.

— Что ж, ладно.

Он выходит из гардеробной, как будто я никто, забирая с собой часть моего сердца.

Но еще одна часть моего сердца врывается в дверь, сияя мне лицом, только что после душа, в черной футболке, шортах и кроссовках.

— Пойдем, Регина, — взволнованно говорит Дикарь, беря меня за руку и уводя прочь из этой квартиры.

Глава 60

Лайл

Агония. Это единственное слово, которым я могу описать свои чувства из-за расставания с Аурелией. В ее мерцающих голубых глазах едва сдерживалась горечь. Возможно, она думала, что сможет это скрыть. Но теперь, когда я дважды побывал внутри нее, она больше не сможет скрыть от меня свои истинные эмоции.

Каждый день мне было тяжело оставлять ее, чтобы заняться своими школьными обязанностями. Обязанности, которые когда-то поддерживали меня, давали мне цель.

До тебя меня не существовало.

Я сказал это. Прорычал это из своей властной, бессердечной, проклятой глотки.

Это была правда. Правда настолько запретная, что мужчина во мне хранил ее в тайне последние десять лет.

Но звери не умеют лгать. И когда эти цепи звенят в моей голове, я едва могу сдерживать свою потребность в ней.

Я выхожу из своей квартиры и направляюсь к школе, ненавидя каждый шаг. Мне пришлось выйти пораньше, чтобы проверить, как там заключенные. Я пообещал своим сотрудникам, что буду дежурить за завтраком в столовой, чтобы понаблюдать за своими бешеными учениками, трое из которых являются наихудшими нарушителями спокойствия.

Легкая улыбка появляется на моих губах, когда я думаю о моей Регине, непокорной,