Блэкторн (ЛП) - Джессинжер Джей Ти

— Да. Основанной твоим прапрапрадедушкой и переданной тебе твоим отцом. Меня это не впечатляет. Кстати, почему ты до сих пор живешь в Солстисе? Разве ты не должен разъезжать по Монако, Майами или другим местам, более привлекательным для плейбоев?

— Может быть, все это время я надеялся, что ты вернешься.

Я сердито смотрю на него.

— Не шути так. У меня в руке нож.

Ронан смотрит на меня, потом смягчается.

— У меня есть дом в городе, чтобы быть ближе к семье, но три дня в неделю я провожу в штаб-квартире компании в Бостоне. Иногда больше, если нужно.

— Это долгая дорога.

— У меня есть пилот. Мы летаем на вертолете.

— А.

— Не надо так говорить.

— Это был один слог. Я ничего такого не сказала.

— Сказала, и сама это знаешь. Ты единственный человек на свете, который может превратить один слог в симфонию презрения.

Я на мгновение задумываюсь, а потом улыбаюсь.

— Спасибо.

— Не за что. Как тебе курица?

— Это лучшее, что я когда-либо ела. Как тебе реллено?

— Как приправленный картон. Дай мне попробовать твое блюдо.

Не дожидаясь разрешения, Ронан тянется через стол и накалывает на вилку кусок курицы.

— Ммм. Вкусно. На, возьми бекон.

Он протягивает мне два ломтика и кладет два себе на тарелку. Остается один ломтик, который Ронан ломает пополам и делит между нами.

— Ты на удивление щедр. Когда ты успел стать таким справедливым?

— Я стал мягче в преклонном возрасте.

По нему не скажешь. Он крупный и крепкий во всех нужных местах.

Несмотря на здравый смысл, Ронан мне интересен. Я хочу знать, чем он занимался последние двенадцать лет, счастлив ли он, одинок ли, есть ли у него жена. У него нет кольца на пальце, но это мало что значит.

Зная его, я могу предположить, что Ронан снимает его и кладет в карман каждый раз, когда выходит из дома, мерзавец.

— Ты можешь спросить, — ухмыляясь произносит он.

— Что?

— Ты можешь задавать вопросы обо мне.

— Зачем мне это делать?

— Потому что ты этого хочешь.

— Нет, не хочу. Я ничего от тебя не хочу.

Ронан облизывает губы и сверлит меня взглядом, его бледные глаза горят неистовым огнем.

— Конечно. Я тоже ничего от тебя не хочу. Теперь мы оба лжецы. Так что ешь свой чертов бекон и перестань улыбаться, потому что тебе наконец-то удалось меня разозлить.

Я улыбаюсь еще шире. Затем отдаю ему честь и кладу в рот кусок бекона. Его раздраженное рычание – самое приятное, что я слышала за последние годы.

Глава двенадцатая

ДВЕНАДЦАТЬ

МЭЙВЕН

Я помешиваю лед в своем первом бокале с «Маргаритой», но ко второму не притрагиваюсь. Не рискую опьянеть в компании этого человека. Ронан слишком опасен. Хоть я его и ненавижу, он все равно как яблоко, которое змей предложил Еве. Один укус может привести к полному краху.

Снова.

Я рассматриваю этот ужин как упражнение в самоконтроле, не более того. Мне полезно не поддаваться желанию использовать столовые приборы как оружие.

Краем глаза я наблюдаю, как Ронан уплетает остатки своей еды. Он ест так, будто годами жил на необитаемом острове и питался только тем, что прибило к берегу. Я не припомню, чтобы он обладал таким аппетитом, но, с другой стороны, мы никогда не сидели и не наслаждались едой вместе.

То, чем мы занимались вместе, сжигало гораздо больше калорий.

— Твое лицо снова покраснело. У тебя какие-то проблемы с кожей?

— Заткнись, Ронан.

— Заставь меня.

— Не искушай судьбу. В моем доме есть бензопила с твоим именем на ней.

Закончив есть, он откидывается на спинку кабинки, берет салфетку и вытирает ею рот и пальцы. Затем берет свою свежую «Маргариту» и машет ею передо мной, словно колдует.

— Значит, ты не замужем, живешь не в Лос-Анджелесе, у тебя диплом по жукам, есть дочь, которая точно не от меня, и пропал труп твоей бабушки. Что еще нового?

Мне нравится, что он раздражен. Это ставит нас в более равное положение. Я тепло и широко улыбаюсь.

— Примерно так.

Взгляд Ронана сверкает яростью, а тон звучит вызывающе.

— Никаких забавных историй из аспирантуры, чтобы меня развлечь? Никаких трогательных анекдотов о твоем чудесном женихе?

Когда он злится, мне становится спокойнее, так же как ему становится спокойнее, когда злюсь я. Мы – два противоположных конца качелей, две разные стороны одной медали. Если бы мы когда-нибудь встретились посередине и оба были бы счастливы, известные нам галактики, вероятно, взорвались бы.

— Об Эзре? О, тут особо нечего рассказывать. — Я невозмутимо рассматриваю свои ногти. — Кроме того, что он высокообразован, чрезвычайно умен, финансово независим и является одним из выдающихся ученых в своей области.

— Ты говорила, что он офтальмохирург. Внезапно он стал ученым?

— Я говорила, что отец Беа офтальмохирург.

— Значит, есть еще один счастливчик, который не является отцом Беа. Уследить за всеми, должно быть, непросто.

Я сдерживаю улыбку и отвечаю с серьезным видом.

— Я пользуюсь приложением, которое значительно упрощает задачу. Я упоминала, что Эзра финансово независим?

— Да. Упоминала.

— Потому что так и есть. Он зарабатывает на патентах на свои изобретения. А еще на разумных инвестициях. Эзра вырос в небогатой семье, как и я. Никто ничего не преподносил ему на блюдечке с голубой каемочкой.

Ронан смотрит на меня, раздувая ноздри и поджимая губы.

— Похоже, у вас много общего. И про блюдечко с голубой каемочкой можно было не говорить.

Я притворяюсь, что ничего не понимаю, и невинно хлопаю ресницами.

— О, прости. Ты переживаешь из-за того, что тебе никогда не приходилось работать или беспокоиться о деньгах, потому что ты унаследовал огромное состояние?

Если он продолжит скрежетать зубами, то скоро ему понадобятся зубные протезы.

— Продолжай строить мне глазки, как олененок, и болтать своим умным ротиком, и посмотрим, что будет, Мэйвен.

От его низкого угрожающего тона по моему телу пробегает дрожь. Это чистый адреналин, инстинкт «бей или беги». Я уже много лет не чувствовала себя такой живой. Из моей груди вырывается радостный смех.

— Теперь ты смеешься! Тебе правда нравится видеть меня несчастным, не так ли?

— Нет, мне нравится делать тебя несчастным. Видеть тебя несчастным – это просто вишенка на торте. Я пробую чили реллено.

Я тянусь через стол, демонстративно отрезаю себе кусочек его блюда и кладу в рот. Пережевывая, я издаю аппетитный звук и проглатываю кусок совершенно ужасного перца в панировке. Назвать его приправленным картоном – значит отдать ему слишком много чести. На вкус он как старый кожаный ботинок.

— Как вкусно! Тебе не понравилось? Это странно. Твои вкусовые рецепторы, должно быть, онемели от всей этой соленой икры, которую вы, богачи, едите.

На его челюсти дергается мышца. Ронан выглядит так, будто вот-вот лопнет по швам. Он терпеть не может, когда его дразнят из-за денег его семьи, чем я часто пользуюсь.

— Я в жизни не ел икру.

— Ел. Я отчетливо помню, как ты слизал большую черную каплю с блина, а потом швырнул блин через всю комнату, и он прилип к моему лбу.

Ронан усмехается.

— Тебе показалось. Этого не было.

— Рождественская вечеринка у родителей Шелли Смит в седьмом классе.

Он на мгновение задумывается, словно пытается извлечь воспоминание из какого-то старого ржавого картотечного шкафа в своей голове.

— А. Да, я это помню.

— Помнишь, как все покатывались со смеху? И как я в смущении убежала?

— Я помню, как пошел за тобой, чтобы извиниться и объяснить, что я целился в того придурка Тима Барнса, который тебя доставал, но ты как будто исчезла. Я целый час бродил по окрестностям в поисках тебя.

Я недоверчиво качаю головой.

— Ложь так легко слетает с твоих губ.