Измена в 45. Моя горькая сладость - Милана Усманова

— И ты молчал? — мой голос дрогнул.

— А что я должен был сделать? — он пожал плечами с той же непроницаемостью, что и его отец. — Это ваши отношения. Я не хотел вмешиваться.

— Максим, речь идёт о твоей семье!

— Которая, похоже, уже не семья, — он произнёс это спокойно, как факт. — Послушай, мам, люди расстаются. Это бывает. Даже после стольких лет.

Я смотрела на него и не узнавала. Мой мальчик, которого я баюкала ночами, возила в музыкальную школу, помогала с домашними заданиями... Когда он стал таким холодным, таким расчётливым?

— Я знаю, что тебе больно, — продолжил он, и в его голосе наконец появились нотки сочувствия. — Но, может, так будет лучше для всех? Вы с папой в последнее время не очень ладили...

— Что? — я ошеломлённо уставилась на него. — С чего ты взял?

— Ну, это было заметно. Он много работал, ты... — он помедлил, — ты всегда сидела дома. Разные интересы, разные круги общения.

Я не могла поверить своим ушам. В глазах сына я была просто домохозяйкой, которая «сидела дома», пока его отец строил бизнес и карьеру.

— Я не «сидела дома», — тихо сказала я. — Я создавала дом. Для тебя, для твоего отца. Я отказалась от своей карьеры, чтобы воспитывать тебя, чтобы поддерживать папу. Это был наш общий выбор.

— Выбор, который ты сделала двадцать лет назад, — Максим говорил теперь как взрослый с ребёнком. — Мам, сейчас другое время. Женщины работают, развиваются. А ты... застряла.

Я смотрела на его красивое, уверенное лицо, и меня захлестнула волна гнева. Гнева на его отца, на весь мир, который научил моего сына ценить только деньги и успех, на себя — за то, что не смогла передать ему другие ценности.

— Ты говоришь прямо как он, — я покачала головой. — Ты даже не спросил, как я себя чувствую. Не возмутился, что он бросил нас ради женщины твоего возраста.

— При чём тут её возраст? — он поморщился. — Отец — взрослый человек, он имеет право...

— На что? — перебила я. — На то, чтобы бросить семью после двадцати пяти лет? На то, чтобы оставить меня без средств к существованию? — я кивнула на брачный договор, который так и лежал на столе. — Он всё предусмотрел. Всё оформил на себя.

Максим взял документ, бегло просмотрел.

— Но ты же сама это подписала, — сказал он с оттенком удивления. — И что значит «без средств»? Папа не бросит тебя в нищете. Он всегда был справедливым.

«Справедливым». Этим словом мой сын оправдывал предательство отца.

— А что ты предлагаешь мне делать? — я смотрела прямо на него. — Жить на подачки от бывшего мужа? В квартире, которая, возможно, скоро перестанет быть моей? Начинать карьеру в сорок пять лет?

Максим вздохнул, как будто разговор утомлял его.

— Мам, у тебя всё будет хорошо. Папа обеспечит тебя. Может, это даже шанс начать новую жизнь? — он посмотрел на часы. — Прости, мне пора. У меня встреча с инвесторами. Я позвоню завтра, хорошо?

Он встал, поцеловал меня в щёку — быстро, формально. Взрослый, деловой человек, который выполнил неприятную обязанность и теперь мог вернуться к важным делам.

— Максим, — окликнула я его у двери. — Ты понимаешь, что случилось? Твой отец разрушил нашу семью. То, что мы строили вместе двадцать пять лет.

Он помедлил, сжимая ключи от машины.

— Никто ничего не разрушил, мам. Просто всё изменилось. Пойми наконец — ничто не вечно. Всё развивается, трансформируется. Отец всё создал сам, и он имеет право распоряжаться своей жизнью.

— Не сам, — тихо возразила я. — Мы создавали всё вместе.

Но Максим уже не слушал. Он кивнул, бросил дежурное «держись» и ушёл, плотно закрыв за собой дверь.

Я осталась стоять в коридоре, глядя на эту закрытую дверь. Второе предательство за два дня. От двух самых близких мужчин в моей жизни.

Но боль от слов сына была, пожалуй, ещё острее, чем от ухода мужа. Потому что в глазах Максима я увидела не просто холодность — я увидела пренебрежение. Словно я была отработанным материалом, использованным и выброшенным. Домохозяйкой, которая «сидела дома», пока мужчины делали настоящие дела.

Двадцать три года назад я держала его на руках, крошечного, беззащитного, и обещала всегда быть рядом. Всегда защищать. А теперь он смотрел на меня глазами чужого человека, и в этих глазах не было ни благодарности, ни понимания — только снисходительная жалость.

Я медленно вернулась на кухню, села за стол. На столе всё ещё стояли две чашки — моя и Максима. В его осталась половина чая, который он не допил, торопясь уйти. И печенье, к которому он не притронулся. Детское печенье, которое я продолжала покупать по привычке, хотя мой сын давно вырос.

Самое страшное в предательстве то, что оно приходит от тех, кому ты безоговорочно доверяешь. От тех, кого любишь больше всего на свете.

Страшно, когда уходит муж. Но ещё страшнее, когда твой ребёнок смотрит на тебя глазами чужого человека.

Глава 4. Две страницы и всё

На следующее утро я проснулась с твёрдым намерением действовать. Достаточно слёз и самоуничижения. Если Александр хотел войны — он её получит. Если мой сын верит только в силу и успех — я покажу ему, что его мать не сломлена.

Первым делом я позвонила по номеру, который прислала Наташа. «Елена Викторовна Соколова, адвокат по семейным делам. Двадцать лет практики.» Секретарь записала меня на приём на два часа дня.

Я надела строгий костюм, который не доставала из шкафа, наверное, несколько лет. Последний раз был на выпускном Максима. Костюм сидел чуть свободнее, чем раньше — я похудела за эти дни на нервной почве. Нанесла макияж, собрала волосы в пучок. В зеркале отражалась собранная, серьёзная женщина, а не та развалина, какой я себя чувствовала.

Офис адвоката находился в центре города, в старинном здании с лепниной на фасаде. Я поднялась на третий этаж, постучала в дверь с табличкой «Адвокатское бюро Соколовой Е.В.»

Елена Викторовна оказалась моей ровесницей — стройная женщина с короткой стрижкой и проницательными глазами. Она пожала мне руку, пригласила сесть и сразу перешла к делу.

— Итак, Вера Алексеевна, я так понимаю,