После развода не нужно возвращать (СИ) - Лебедева Катя

Внутри все обрывается. Повышение. О том, чтобы возглавить тот отдел, я мечтала последние полгода. Это не просто новая должность, это признание, уверенность в завтрашнем дне для меня и Алисы. И вот он, мой шанс, ускользает из-за одного проклятого дня, из-за одной встречи, которая перевернула все с ног на голову. Чувство собственной несостоятельности давит на плечи, как тяжелый груз.

- Я понимаю, - тихо говорю, опуская глаза. - Я сама виновата, упустила свой шанс.

Вот только внутри я зла. На тех, кто второй раз рушит мою жизнь, на себя, за то, что второй раз позволила им сделать это со мной.

- А кто сказал, что шанс упущен? Все можно исправить, Ева Леонидовна. Всегда есть… альтернативные пути, - поднимаю на него взгляд, и в душе шевелится слабая надежда.

- Что мне нужно сделать? Я готова работать не покладая рук, исправлю все, что угодно.

Николай Иванович медленно встает из-за стола и обходит его, останавливаясь позади моего кресла. Я невольно напрягаюсь.

- Работать? - он хрипло смеется. - О, нет, моя дорогая. Работы у вас и так хватает. Я предлагаю нечто более… приятное для нас обоих, - его руки тяжело ложатся мне на плечи. Я замираю, не в силах пошевелиться от отвращения и шока. - Вам просто нужно стать моей любовницей, и тогда ваша жизнь станет значительно лучше. И должность, и зарплата, и все остальное. Я позабочусь о вас. Как о настоящей женщине.

В голове что-то щелкает. Это уже похоже на какой-то театр абсурда. Сначала муж изменяет с сестрой, потом начальник-развратник предлагает себя в качестве спонсора за интимные услуги. Неужели на мне написано «прошу, воспользуйтесь мной»?

Хочу встать и уйти, но его пальцы впиваются в мои плечи, не давая этого сделать. Его хватка неприятна и пугает.

- Нет. Я отказываюсь от вашего… предложения. Найдите себе любовницу помоложе и поглупее, Николай Иванович. Я не вписываюсь в эти параметры.

- Молодые неинтересны, - он наклоняется ближе, и его живот упирается мне в затылок. - Дурочек вокруг и так полно. А с тобой, умной, красивой, это будет особое удовольствие. Не упрямься.

- Отпустите меня, - пытаюсь вырваться, но его хватка как стальные тиски. - Отпустите, пока я не закричала.

- Кричи, - он злится, шипит на меня. - Кричи сколько влезет. Никто не услышит. Уборщицы на другом этаже. Тебе это не поможет.

Отчаяние и злость разгораются во мне. Я больше не могу это терпеть. Ни его руки на мне, ни этот запах, ни это унижение.

- Я не собираюсь спать со старым боровом только ради должности! - выкрикиваю, отчаянно дергаясь.

Он замирает на секунду, будто не верит услышанному, а потом его перекашивает. Он с силой меня, не удержав равновесия, я падаю на пол, больно ударяясь бедром и локтем. Я лежу, задыхаясь от унижения и шока, смотря снизу-вверх на его расплывшуюся от злости фигуру.

- Встань, - рычит на меня. - Встань и умоляй меня простить тебя. Сейчас же! Иначе я уволю тебя по статье!!

Я медленно поднимаюсь, опираясь на трясущиеся руки. Пол подо мной кажется неустойчивым, словно палуба корабля. Я смотрю ему прямо в глаза, внутри все горит. Страх, отчаяние, гнев.

Я встаю, и поправив одежду, полная решимости, говорю всего одно слово.

- Увольняйте, - разворачиваюсь, и не оборачиваясь, иду к двери.

Он что-то кричит мне вслед, какое-то оскорбление, но я уже не слышу ничего, выбегаю из кабинета, хлопаю дверью и почти бегу по темному, пустому коридору к свободе.

Глава 9

Ева

Я прислоняюсь лбом к двери, придя домой, не в силах сделать ни шага. В ушах все еще звенит от крика Николая Ивановича, а по спине бегут мурашки от прикосновения его жирных пальцев. Мне плохо.

Сбрасываю туфли и, почти не видя дороги от навернувшихся слез, иду в ванную, защелкиваю замок с такой силой, будто хочу отгородиться от всего мира. Опускаюсь на пол, на холодный кафель, и обнимаю себя за плечи. Пальцы впиваются в кожу сквозь тонкую ткань блузки.

Сначала слезы текут молча, ручьями, оставляя соленые полосы на лице. Потом меня начинает трясти. Сдавленные рыдания вырываются наружу, гулко отражаясь от кафеля. Я плачу из-за утраченной работы, из-за наглости начальника, из-за повышающихся цен, из-за всей этой чертовой, несправедливой кучи проблем. Но больше всего - из-за того, что внутри все еще ноет та старая, незаживающая рана, которую так грубо разбередили.

Через некоторое время сил рыдать больше нет. Поднимаюсь с пола, чувствуя себя абсолютно разбитой. Включаю воду в душе, делаю погорячее, и забираюсь под струи. Вода смывает слезы, но не может смыть тяжесть произошедшего. Я стою, опустив голову, и просто даю горячей воде стекать по спине, по шее, пытаясь отогреть ледяной ком внутри.

Полчаса под душем возвращают мне подобие самообладания. Я вытираюсь, закутываюсь в мягкий, теплый халат и выхожу в прихожую. Волосы мокрым грузом лежат на плечах.

В этот момент звонит телефон. Вздрагиваю. Неужели Николай Иванович? Нет, незнакомый номер, но городской. Поднимаю трубку с опаской.

- Алло?

- Ева, здравствуйте, это Мария Степановна, ваша хозяйка, - раздается в трубке бодрый, деловой голос арендодательницы, которая всегда звонит не к добру.

- Здравствуйте, Мария Степановна. Что случилось?

- Да ничего страшного, не пугайтесь. Просто хочу вас предупредить. Со следующего месяца я вынуждена поднять арендную плату на десять процентов. Коммуналка дорожает, налоги, сами понимаете. Надеюсь, это не станет для вас проблемой?

Я закрываю глаза, прислоняясь лбом к прохладной стене в прихожей. Проблемой? Это становится последней каплей в ведре моей невезухи. Зарплаты-то у меня теперь нет вообще.

- Я… поняла, - выдавливаю из себя, не говоря пока о проблемах, надеясь что-то придумать. - Спасибо, что предупредили.

- Отлично! Хорошего вечера! - хозяйка бодро кладет трубку, а я медленно опускаю телефон, потом, как подкошенная, иду в гостиную и падаю на диван, зарывшись лицом в подушку, и снова плачу.

Только теперь плачу тише, уже без истерики, с чувством полной безнадежности. Работы нет. Квартиру такую я одна не потяну. Придется искать что-то дешевле, меньше, хуже. Снова переезжать. Снова вселять неуверенность в свою дочь.

- Мамочка? - резко поднимаю голову, вытирая глаза. В дверях стоит Алиса в своей пижаме с котиками. - Почему ты опять плачешь? Опять соринка в глаз попала? - спрашивает, подходя ближе.

- Нет, солнышко, - пытаюсь улыбнуться, но получается криво. - Просто… у мамы сегодня тяжелый день. Но все наладится.

Алиса смотрит на меня с недоверием, потом протягивает мне ту самую бумажку.

- Я книжку с полки брала, а это выпало. Кто это? Почему этот дядя так тебя обнимает? Он тебе нравится?

Я беру в руки фотографию, и у меня все внутри переворачивается. Это мы с Глебом. Ему двадцать, мне восемнадцать. Мы на набережной, он обнял меня за плечи, я смеюсь, запрокинув голову, а он смотрит на меня так, как будто я целая вселенная.

Счастливые, глупые, ничего не знающие о будущем.

Мне противно от этого воспоминания, а когда-то оно приносило счастье.

- Это… это мой старый знакомый, - говорю хрипло. - Мы давно-давно не общаемся. Это просто старая фотография, - Алиса внимательно разглядывает снимок, потом поднимает на меня свой чистый, наивный взгляд.

- А я хочу, чтобы он был моим папой, - вот так просто по-детски заявляет с грустинкой, и от этих слов у меня замирает сердце. Они режут по живому, острее любых ножей.

- Это невозможно, лапочка, - шепчу, отводя взгляд. - Он… он далеко. Я даже не знаю, где он сейчас. И он нам чужой. Так не бывает.

Мне так противно, так больно обманывать ее, но я не могу сказать правду. Не могу разрушить тот вымышленный образ «хорошего папы», который она, видимо, себе создала.

Алиса мгновенно становится грустной, и она забирает у меня фотографию, прижимает ее к груди.

- Ну и пусть. Я все равно буду мечтать, что он мой папа, - говорит она с тихим, но упрямым упреком. - Он такой добрый. И он тебя крепко-крепко обнимает. Значит, он тебя любил.