Турецкие войны России. Царская армия и балканские народы в XIX столетии - Виктор Валентинович Таки

Ознакомительный фрагменти 1739 годах не имели сколько-нибудь существенного воздействия на османских мусульман, которым формально запрещалось проживать в этом автономном христианском княжестве. Ситуация менялась с перенесением боевых действий на южный берег Дуная, где городское и сельское мусульманское население соседствовало с христианами. В то время как местные мусульмане были вооружены и, как правило, враждебны России, местные христиане не обязательно сочувствовали и содействовали русским войскам. Более того, любая политика в отношении одной из этих групп многоконфессионального и полиэтничного населения восточных Балкан должна была принимать во внимание последствия этой политики в отношении других категорий местных жителей.

Нерегулярные формирования христианских волонтеров играли значительную роль как на начальном этапе Русско-турецкой войны 1768–1774 годов, в военных действиях на территории Молдавии и Валахии, так и на завершающем ее этапе, после того как русская армия пересекла Дунай. Эти вспомогательные отряды состояли из арнаутов албанского, сербского, болгарского, валашского и молдавского происхождения, которые в период Раннего Нового времени представляли собой класс военных наемников в Дунайских княжествах[67]. Хотя арнаутские отряды включали значительное количество молдаван и валахов, их предводители были, как правило, пришлыми и принадлежали к конфессионально и этнически пестрой категории «специалистов по насильственным методам», известных на Балканах как гайдуки, кирджалии или клефты. Встречаемые практически во всех частях Османской империи, эти более или менее благородные бандиты отличались как от массы населения (будь то христианского или мусульманского), так и от османских элит (как центральных, так и местных), с которыми они зачастую находились в сложных отношениях борьбы и взаимодействия[68].

По этой причине использование арнаутов Румянцевым и последующими российскими командующими не может считаться формой сколько-нибудь массовой мобилизации христианского населения Европейской Турции. Сходная османская практика использования кирджалиев для репрессий в отношении нелояльных христианских подданных в ходе войны 1787–1792 годов также не может рассматриваться в качестве массовой мобилизации мусульманского населения, а, напротив, представляет собой альтернативную форму контроля над населением в условиях имперского кризиса[69]. Конфессиональное многообразие «специалистов по насильственным методам» также не позволяет говорить об использовании вспомогательных отрядов российскими и османскими полководцами как разновидности религиозной мобилизации. В то время как румянцевские волонтеры были, по-видимому, все без исключения христианами, использовавшиеся османами отряды кирджалиев состояли не только из мусульман и включали в себя некоторых видных болгарских и сербских гайдуков[70].

Русские полководцы в конце XVIII – начале XIX века понимали, что не могут рассчитывать на автоматическую поддержку и симпатии ни арнаутов, ни балканских христиан в целом. С точки зрения царских генералов, и те и другие были колеблющимися элементами, которые могли примкнуть и к османам, если не привлечь их на сторону России. За несколько месяцев до начала Русско-турецкой войны 1806–1812 годов командующий русской армией в Подолии И. Л. Михельсон писал Александру I, что «все колеблющиеся теперь народы задунайские… в таком положении находятся, что кто ближе и скорее может им руку подать, на того стороне и будут, и могут весьма зделаться вредными стороне противной»[71]. Располагая в ноябре 1806 года всего 30 000 штыков для занятия Молдавии и Валахии, царь санкционировал привлечение болгар, арнаутов и прочих к русским войскам[72].

В то же время отношение российских командующих к христианским волонтерам оставалось противоречивым. Энтузиазм Михельсона, несомненно, объяснялся немногочисленностью регулярных войск, которыми он располагал. В результате в 1806 году, так же как и в 1769 году, валашские, сербские и болгарские арнауты сыграли значительную роль в захвате Бухареста российскими войсками[73]. Позднее некоторые их формирования вошли в отряд генерал-майора И. И. Исаева, который пересек Дунай, чтобы помочь сербским повстанцам под предводительством Карагеоргия[74]. Заключение Слобдоздейского перемирия в августе 1807 года и растущие крестьянские выступления в южных губерниях Российской империи объясняют, почему преемник Михельсона фельдмаршал А. А. Прозоровский с радостью избавился от услуг беспокойных арнаутов[75]. Однако по возобновлении военных действий к югу от Дуная в 1809 году преемники Прозоровского П. И. Багратион и Н. Ф. Каменский вновь оценили пользу от волонтерских отрядов.

Наряду с уже привычным использованием арнаутов во время войны 1806–1812 годов имели место и первые попытки более массовой мобилизации христианского населения. В этом российские командующие следовали османской практике. По утверждению П. И. Багратиона, который командовал русской армией на Дунае в 1809–1810 годах, османы получали практически все свои резервы и провизию от турецких жителей Дунайской Болгарии, «которые весьма к войне приобыкли». Багратион отмечал, что «если всех тех военных обывателей оставить спокойными и безопасными в их уездах, то побегут они на помощь других уездов атакованных». По этой причине Багратион решил разделить армию на три корпуса, которые должны были действовать одновременно в восточной, центральной и западной части Дунайской Болгарии и тем самым лишить османское командование возможности опираться на местное мусульманское население[76].

В то же время Багратион требовал, чтобы были соблюдены «правила дружелюбного обхождения с христианскими обывателями», чтобы хлеб и фураж были доступны для русской армии. С этой целью накануне кампании 1810 года Багратион запросил мнение русского агента на правом берегу Дуная Манук-бея Мирзояна относительно возможности восстания болгарского населения Тырново. Главнокомандующий также обратился к болгарскому архиепископу Софронию Врачанскому относительно перспектив подобного же восстания в области Видина[77]. Причем Багратион был не первым русским полководцем, интересовавшимся такой возможностью. Уже в апреле 1807 года Михельсон сообщал, что «все христиане вооружены и готовы подняться за нас». Михельсон также осознавал последствия такого восстания для мусульман и болгар-христиан. Он сообщал о том, что среди болгар «были разговоры о том, чтобы убить всех турок в Тырново», однако эти намерения сдерживались опасением, что русские войска не придут на помощь или же оставят их на произвол судьбы[78].

То же опасение определило противоречивое отношение к идее восстания со стороны архиепископа Софрония. Болгарский пастырь подтвердил, что русская армия может рассчитывать на поддержку 10 000–15 000 вооруженных жителей в Тырново и окрестностях, однако «восстание болгарского народа не может последовать иначе, как с постепенным вступлением в землю их российских войск». Софроний в особенности просил, «чтобы невыдать их (болгар) подобно как то сделано было с греками Мореи при заключении мира в Кайнарджи»[79]. Не будучи в состоянии предоставить такие гарантии, Багратион решил не провоцировать османское возмездие в отношении болгар и оставил идею организации восстания. В результате генерал-майору Исаеву, чей отряд действовал между Видином и Нишем, было «строго запрещено подстрекать болгар к восстанию с оружием против турок». Вместо этого он должен был убедить болгар оставаться