Михаил Горбачев: «Главное — нАчать» - Леонид Васильевич Никитинский
Впоследствии в Москве в положении белой вороны и «немного еврея» окажется Раиса, когда, нарушая советские традиции, станет появляться с мужем на людях. Многие из тех, кто хорошо ее знал, говорят, что ей эта публичность давалась труднее, чем мужу: в отличие от него, она была интровертом. А в советском обществе, которое оставалось патриархальным и маскулинным, и даже в окружении Горбачева это часто воспринималось как вызов.
Высказано много спекуляций на тему, будто бы Раиса Максимовна принимала за Горбачева важные решения. Это безграмотное суждение, и тут нам снова поможет Бадью, полагающий, что в политике (как и в искусстве или науке) Событием становится некая вовремя и хорошо сформулированная идея. Но, в отличие от науки или искусства, авторство политических формул чаще всего невозможно атрибутировать — они кристаллизуются в процессе обсуждения. И тут важно не то, кто первый ее произнес, а то, кто взял на себя ответственность за претворение формулы в жизнь — он и становится «хранителем верности событию». А это всегда был Горбачев, а не его Раиса, не Александр Яковлев или кто-то еще.
Один из журналистов на встрече, посвященной 40 дням со дня смерти Горбачева, вспомнил такую поразившую его сцену. В 1991 году в какой-то из трудных моментов своей жизни Горбачев выходил из Спасских ворот Кремля навстречу толпе, а Раиса Максимовна следовала за ним на шаг сзади. Он, не глядя, протянул руку назад и чуть вбок, и ее рука так же без задержки и зазора, как шестеренки часов на башне за ними, оказалась в его руке. Больше у него по большому счету уже никого не было. Вот и все, а остальное домыслы.
Глава 4
Музей, которого нет (1955–1968)
Южный слон
В первых числах августа 1955 года Горбачев вернулся в Москву из поездки к родителям Раисы (она осталась еще на месяц в Башкирии), собрал вещи в общежитии в два чемодана, а книгами набил фанерный ящик, который отправил в Ставрополь «малой скоростью». Этот ящик на новом месте будет служить супругам столом (по его размеру можно представить, сколько было книг), а уже в Ставрополе, потратив на это чуть ли не половину зарплаты, Горбачев купил два стула. Спустя 23 года Раиса Максимовна привезет их в Москву, растрогав мужа, а спустя еще 15 лет он расскажет об этих стульях в первой книге мемуаров.
Стулья в 1978 году были прихвачены не из экономии: зарплата одного из секретарей ЦК КПСС уже позволяла, а должность открывала возможность купить дефицитный гарнитур, но из понимания того, что такое подлинность. Эти стулья — единственный артефакт, сохранявшийся в семье от ставропольского периода, не считая книг и фотографий.
Вот и эскиз музейной экспозиции: трехногая кровать с продавленной почти до полу сеткой, четвертую ножку заменяют кирпичи; чугунок, в который клали из печки раскаленные угли, когда в комнате становилось слишком холодно для только что родившейся дочери Ирины; ящик; два старых стула; диплом нобелевского лауреата мира 1990 года и, допустим, ручка, приготовленная для подписания нового союзного договора, которая так и не пригодилась. Так посетителям музея была бы зрима дистанция, которую преодолел хозяин комнаты, а экскурсовод — обычно женщина средних лет — с гордостью объясняла бы посетителям: «Вот эти стулья — те самые!»
В лексиконе музейщиков слово «подлинник» произносится с придыханием, это своего рода магическое заклинание, позволяющее преодолевать пространство и время. На этом языке о человеке тоже можно сказать: вот это подлинник, а вон то какое-то фуфло. Но на сегодняшний день судьба подлинных стульев неизвестна, а музея Горбачева нет ни в Ставрополе, ни в Москве.
Встретившись с директором Ставропольского краеведческого музея Николаем Анатольевичем Охонько, я задал ему этот вопрос (дурацкий): почему в Ставрополе нет музея Горбачева? Он сказал, что несколько раз заговаривал об этом с ним самим, когда Горбачев приезжал в Ставрополь, но всякий раз «между нами как будто вырастала стена». — Почему? Охонько только пожал плечами, хотя свой ответ, конечно, у него есть, но его не так легко сформулировать.
Два дня я ходил в служебные помещения музея мимо скелета, как гласит табличка под ним, «южного слона» (он же южный мамонт), одного из пяти когда-либо найденных. Ничего себе экземпляр — довольно внушительный, хотя «северный мамонт» будет покрупнее. А где тут место для чучела Горбачева — в соседнем зале? «Дети! — скажет завтра экскурсовод, — вот это южный слон, он жил сто тысяч лет назад. А это Горбачев, он…» — он что? Зачем он тут? — «Сидоров, отойди, не трогай руками! Мало ли, что тебе твой папа про него говорил…»
Позднему Горбачеву, диктующему стенографистке Вагиной книгу «Наедине с собой», присуще редкой силы чувство укорененности в истории. Но не его дело указывать свое место в ней, это мы должны его определить. В Ставрополе он об этом еще вовсе не думал, а был занят, в общем, текучкой. Музеефикация (есть такой специальный термин) вот этого Горбачева означала бы муляж, а задача нашей книжки, наоборот, представить его живым и современным.
Концепт «современность»
В европейских языках для обозначения того, что по-русски называется современностью, есть два совершенно разных слова (по-английски): «modernity» и «contemporaneity» — первое означает исторический промежуток, продолжающийся «сегодня», а второе надо читать скорее как «со-временность» в смысле того, кто (или что) актуализируется как наш «современник» (нам современное).
В мемуарах Горбачев демонстрирует хорошее знание истории Ставропольского края, которая занимала его с детства: «Меня волновала не только судьба декабристов-офицеров. Ведь за ними стояли солдаты. И как раз солдаты Черниговского и других полков, вовлеченных в заговор, были этапированы в Ставрополь… Черниговцы проходили через наш районный центр… В общем, и на солдат-черниговцев смотрел я как на своих земляков».
Среди воспоминаний стариков из Привольного, которыми они делились с экспедицией музея, есть история про сторожа колхозного двора на противоположном от дома Горбачевых берегу речки: с наступлением ночи все село тонуло в темноте, и только в окошке этого дома мерцал свет. Как-то раз сторож не
