Нейропрограммирование счастья. НЛП, бессознательный интеллект и исцеление любовью - Людмила Фролова
Л: Теперь перейдите мысленно (или заняв его стул) в образ вашего Внутреннего папы. Прочувствуйте изнутри его ответ и выскажите вслух.
Вы папа Натальи. Вы слышали, что она вам сказала. Отвечайте ей, скажите, как так получилось, что вы, любящий родитель, дали все эти ограничения вашей дочери.
Н / Папа (ВП): Доченька, конечно, я любил тебя, но у меня самого были сложности в общении. Я читал газету (фактически прикрывался газетой, чтобы побыть самим собой, и иногда скользил глазами по ней, а иногда и вообще не смотрел в нее), потому что уставал на работе и хотел расслабиться. Я и сам не умел, не знал, о чем можно говорить с девчонкой. И с твоей мамой мне тоже не хотелось говорить после тяжелого рабочего дня, где было немало разговоров о том, как решить те сложные задачи, которые перед нами стояли!
И я так хотел сына. Мне казалось, что я бы нашел, о чем говорить с мальчишкой. Мне так не хватало друга. Я чувствовал ответственность за семью, но сам в душе чувствовал, что я совсем один. Мама часто была недовольна, что я не помогаю по дому. Но я так уставал, и я даже не уверен, что физически уставал. Я чувствовал тяжесть на душе и не знал, как с этими чувствами справляться, кроме как расслабиться с помощью алкоголя.
Я совсем не хотел делать что-то нехорошее для тебя. Поставил тебя в угол, потому что мне хотелось быть хорошим отцом, и когда ты не слушалась, шалила, мне казалось, что я должен воспитывать. Я просто делал так, как в моем собственном детстве поступали родители. Но мне и в голову не могло прийти, что тебе это дало такие грустные чувства, грустные мысли. Если бы было возможно вернуть все назад, то я бы все сделал по-другому. Я бы говорил, что люблю тебя, и я бы придумал, как перед сном можно проводить с тобой время более спокойно. Я бы читал тебе книжку, и мы бы чувствовали, что мы вместе, и нам бы было хорошо и уютно. Но сейчас я только могу попросить у тебя прощения. Если можешь, прости меня, пожалуйста.
Н (перешла на свое место, вернулась в себя, физически или мысленно): Папа, мне тепло и спокойно от твоих слов. Я так рада слышать, что ты любишь меня и всегда любил. Я чувствую радость и благодарность. Я прямо вижу и чувствую эту картинку, как я, маленькая девочка, сижу рядом с тобой. Мне тепло и уютно, и ты читаешь мне книжку, которую ты купил и принес, когда пришел домой после работы. Я знаю, что ты всегда делал так хорошо, как мог. У тебя были свои сложности по жизни, и я, будучи маленькой девочкой, потом школьницей, затем и долгое время после школы, была не в состоянии их понять или в них вникнуть. А спросить тебя я не умела, не решалась. Даже не думала, что это возможно: настолько я привыкла проявляться с разрешения. Мне всегда важно было знать, разрешается ли, можно ли мне проявляться, говорить что-то в тот или иной момент.
Мама, тут я чувствую, что хочу к тебе обратиться. Ты немало добавила к тому, чтобы я заблокировала в себе свободу проявляться. У меня маленькой было так много вопросов про все, что было вокруг. Мне было интересно, почему что-то так, а не иначе. Но ты только передразнивала: «Почему да почему». «Почемучка!» – обзывала ты меня, и это усиливало чувство, что я какая-то не такая, неправильная, недостаточно хорошая, что, задавая тебе вопросы, вызываю неприятные чувства и что лучше так не делать. У меня закрепилось убеждение, что задавать вопросы – это неправильно, что лучше так не делать. И в моей взрослой жизни эта привычка причинила мне немало вреда. В важных для меня ситуациях я стеснялась спросить, и вопросы не решались. Или у меня уходило очень много энергии и времени на то, чтобы решиться спросить. Во время учебы я также стеснялась задавать вопросы, боясь, что они глупые и все узнают, какая я глупая на самом деле.
А еще, когда ты пила чай и разговаривала с кем-то из соседок, которые приходили иногда, – чаще всего вы обсуждали других соседок или соседей – если я вдруг, находясь рядом, услышала что-то, что вызвало во мне интерес, и, забывшись, вдруг вмешивалась и говорила что-то или спрашивала, то ты резко и осуждающе, как я это ощущала, останавливала меня: «Наталья, не вмешивайся, когда взрослые разговаривают!» Это было как ушат холодной воды! «Не смей, нельзя! Тебе нельзя, другим можно» – так воспринимались эти твои восклицания, наверное, потому что я эмоционально тогда не сильно различала, ребенок или взрослый, я чувствовала, что как человек я не так достойна, как другие, что именно мне нельзя, а другим можно. Я наблюдала, что другие дети, мои одноклассники или другие дети в школе, когда после уроков их родители разговаривали с другими родителями или учителями, могли подбежать и спросить что-то, и их мамы спокойно отвлекались от разговора с другими взрослыми и отвечали им. Ребенок, получив ответ, убегал играть дальше, а родители спокойно возвращались к прерванному на минутку разговору. Похоже было, что они не видели в этом никакой проблемы. Почему ты делала для меня проблему? Это так помешало мне в жизни, так заблокировало мою способность проявляться свободно, учиться, открыто коммуницируя с другими людьми, обмениваться, узнавать новое, чувствовать, что мне комфортно и просто быть собой, общаться на равных!
Я надолго в жизни застряла в этом и даже во взрослом возрасте неосознанно продолжала ощущать, что как будто все вокруг нормальные, хорошие и взрослые – им можно. А я как будто не взрослая и не хорошая. Мне – нельзя. Как ты могла так несправедливо со мной поступать?!
Л: Отправьтесь в образ своей Внутренней мамы, побудьте ей, прочувствуйте ее изнутри и дайте ей возможность высказаться, ответить вам.
Н (в роли мамы): Доченька, дорогая, разве я понимала, как ты проживаешь это? Я сама в таких отношениях выросла, да, я сама чувствовала себя неполноценной, недостаточно хорошей, не такой важной, но не понимала, как может быть по-другому. Как будто и правда другие были чем-то лучше, умнее, знали больше. Да, внутри я обижалась
