Лицей 2023. Седьмой выпуск - Владимир Евгеньевич Хохлов

Едва успели сесть, из ниоткуда возник сияющий зять, оставляющий за собой в воздухе сильный одеколонный запах.

– Леонид Семенович, – сказал он даже слишком торжественно, – это вам.

Он театрально провел рукой в сторону дорожки, ведущей к воротам. Два здоровых хлопца, имен которых Гольц тоже не знал, тащили небольшую, но, судя по всему, тяжелую коробку, исписанную иероглифами. Они было водрузили ее на веранду, но зять торопливо замахал руками, и друзья, отдышавшись, понесли ее в дом. Пришлось идти с ними и указывать, куда ставить.

Гольц провел его в полукруглый эркер, выдававшийся в сад. Эта часть дома была деревянная, летняя. Зимой ее не использовали, хоть печка здесь и была.

Вскрыли коробку. В ней оказался музыкальный центр в деревянном лакированном корпусе, с проигрывателем для пластинок, пленочных бобин и даже кассет.

– Японский, – горделиво сказал Николай и протянул руку Гольцу. – Спасибо вам за дочь!

Хотя Гольцу и было приятно это внимание, смешанное с почтением, все же этот жест показался ему неприличным. Он и так знал, что партия у Елены удачная, перспективная, и вместе с тем не перспективнее, чем она сама – с ее-то отцом; и не понимал, к чему это выкобенивание – слово услужливо вынырнуло из памяти, отсылая к эпохе, быть может, более жестокой и грубоватой, но вместе с тем и более честной.

– Спасибо, Коля, – вежливо, но без теплоты в голосе сказал Гольц и протянул ему руку. Николай радостно пожал ее.

Возникла заминка. Друзья жениха уминали огромные листы упаковочного картона. Зять обводил взглядом потолок, подпирая руками бока и перекатываясь с пяток на мыски.

– Я долгое время думал, – сказал он, обернувшись к Гольцу, – что слово «дача» иностранного происхождения. А потом вдруг понял…

Он развел руками, словно демонстрируя окружающее благолепие русской усадьбы двадцатого века: широкие окна, расстекленные в мелкий квадрат; вид из них не упирался в забор, а растворялся в дали соснового леса; узкая желто-коричневая вагонка, скрипучий пол.

– Это же дача. Да-ча!

– Похвальное наблюдение, – сухо ответил Гольц. – Давайте вернемся на улицу. Нас ждут.

Все расселись в саду и начали трапезу. Тарелки наполнялись и пустели, снова наполнялись и снова пустели. К приятному удивлению Гольца, друзья жениха взяли на себя все обязанности по обслуживанию стола: меняли блюда, подносили приборы. Гольцу это было приятно до тех пор, пока он не сообразил, что они не столько обслуживают, сколько прислуживают – на лице каждого из них пряталась тревога, смешанная с жадной надеждой. И тревоги, и надежды относились к их собственному будущему.

– Где фотографировались? – спросил Гольц у дочери.

– Ой, да где только не были! На Марсовом, на стрелке, у «Авроры»…

– Я обожаю фотографироваться! – Александра всплеснула руками. – И почему-то каждый раз так волнуюсь, как будто оттуда не птичка вылетит, а выстрелит что-то.

– Да разве это фотографирование, – печально возразил сидящий на другом конце стола сват. Гольц видел его впервые: прежде возможности познакомиться так и не представилось. Он был, судя по всему, младше Гольца, и все же из всех присутствующих был ближе всего по возрасту.

– Раньше это был такой праздник! Идешь в парикмахерскую, идешь в баню… Гладишь рубашку, пиджак, идешь в ателье… Мог уйти почти целый день. Зато снимок был снимок! А сейчас… Встали, щелкнули – и дальше побежали. Один перевод пленки.

Между гостями завязалась дискуссия.

Сын сидел мрачный и явно думал о чем-то своем, не участвуя в споре. Гольц наклонился к нему.

– Что случилось, Юра?

– Да неудобно вышло. Понимаешь, остановил нас на Суворовском гаишник. Я ему говорю: капитан, ну свадьба же, видишь, кортеж едет. А он: да мне плевать, да у вас шофер пьяный… а он правда выпил, но это мы его уговорили, он сам отказывался. А у него в правах последний прокол уже был, понимаешь? Это всем настроение подпортило.

Гольц похлопал его по спине.

– Не бери в голову. Я позвоню завтра генералу Ильинскому.

Ася вылезла из-за стола, подошла к Юре, потеребила его за руку.

– Пап, можно я в дом пойду? Я наелась уже.

– Иди.

Спустя еще полтора часа желание размять ноги начали проявлять и более взрослые едоки, и Гольц повел гостей по участку.

В саду уже созрели вишни: мелкие, как дробь, и кислые, как щавель, но все же вишни.

Вдоль забора были высажены сосны. Им было по пять-шесть лет, не больше, но за ними, метрах в пятидесяти от границы участка, начиналась сосновая роща. Ближе к дому тянулись клумбы. Гольц сам занимался цветником и находил, что у него, в сущности, это неплохо получается.

Наконец, в две шеренги шли яблони четырех сортов. Увидеть бы, когда они разрастутся, думал Гольц. Да. Какой большой это будет сад.

Он мог бы без особого труда обменять эти десять соток под Сестрорецком на гектар в Кисловодске, но не хотелось. Вся жизнь его была связана с этим северным городом, и в каждой отлучке ему хотелось вернуться сюда.

Прошло еще несколько времени. Начало вечереть. Кто-то из наиболее хиппарских по внешнему виду гостей – и кто их только привел? – в другом конце сада уже начинал насиловать гитару, пытаясь выдать «Охоту на волков». Гольц поморщился.

Это время было лучшей частью дня, особенно здесь и особенно сейчас, и он решил, что пропускать его нельзя. Гольц с трудом отодвинул стул, увязший ножками в траве, встал – понял, что захмелел, – облокотился рукой на скатерть и спросил:

– А что, Коля, пройдемся?

Ему хотелось прощупать этого зятя. Очень уж он был современный: хлипкий и хищный одновременно.

Они вышли за калитку и отправились по гравийной дорожке в сторону залива. По прямой это было не так далеко, но Гольц специально повел Николая долгим путем. Он шел впереди, сгорбившись и заложив руки за спину, и долго молчал, присматриваясь к гостю. Он уже нисколько не напоминал того дряхлого и пахнущего старостью человека, каким был этим утром, нет, он снова был Леонидом Гольцем, умным и цепким, но одновременно широким и гостеприимным. Гольц вел зятя за собой через свои Лысые Горы, и деревья почтительно расступались перед ним.

– Скажи мне, Николай. Ты никогда не думал о подведении итогов?

– Да вроде бы рано еще, Леонид Семенович.

– Думаешь? – Гольц остановился и посмотрел на зятя, прищурившись. – А откуда ж тебе знать? Жизнь – она такая, бац – и кончилась.

От этого взгляда Николай поежился.

– Конечно, вы правы. И все же я пока не собираюсь