Лицей 2023. Седьмой выпуск - Владимир Евгеньевич Хохлов

Видно было, что она только что встала: волосы не расчесаны, глаза не умыты, даже пижаму не сняла.

Вот что у нас с ней общего, подумал Гольц. Только старики и дети так могут. Юра по утрам вообще не в себе, его лучше лишний раз не трогать. Он даже завел за правило, несмотря на недосып, вставать на полчаса раньше необходимого, чтобы не натворить дел по дороге на работу или сразу по прибытии. Да и Лена такая же. А Асе – ничего, проснулась – и подавай сразу трям-трям.

– Пойдем! Ты вчера обещал! – напомнила она.

В трям-трям они играли так: дед становился в саду на четвереньки, а Ася седлала его верхом. Он медленно полз, огибая клумбы с настурциями и кусты гортензии, и в определенный момент Ася восклицала: трям! Тогда он должен был начать ее подбрасывать, повторяя: трям! трям! А она должна была не упасть, но, конечно, падала, потому что ей нравилось валяться на траве и смотреть в небо.

Впервые эта игра родилась случайно, года два назад, и жутко Асе понравилась. Родители уже несколько раз пытались объяснить ей, что и сама она выросла, да и дедушка моложе не становится, но ей очень трудно было удержаться от еще одного раза. А Гольцу было так же трудно отказать себе в удовольствии побаловать внучку.

– Давай днем, – сказал он, наклонившись к Асе и упершись руками в полинялые на коленках штаны. – Когда все уедут. А сейчас не шуми, дай тете Лене поспать.

Гольц и в самом деле не собирался ехать в ЗАГС. Это было решено несколько дней назад: во-первых, нужно было оставить с кем-то Асю, которая точно бы не выдержала несколько часов довольно скучного для ребенка мероприятия и начала бы канючить – она еще не вошла в тот возраст, когда пропустить свадьбу «тети Лены» было бы равносильно трагедии. Во-вторых, он и сам не горел желанием толкаться среди молодежи, принимать поздравления от малознакомых людей, улыбаться в камеру. А уже за торжественным обедом, в его доме, он будет чувствовать себя более уверенно. Здесь он будет вправе сесть во главе стола, напротив молодых. Тем более что он догадывался, что и Лена немного стеснялась своего старомодного, если не сказать проще – старого отца.

Одним словом, он сам вызвался остаться с Асей и взять на себя тыловую часть праздника: сервировку стола. Еда была заготовлена заранее, со вчерашнего дня, и спрятана в холодильник и погреб. Кое-что из горячего должны были привезти из Питера – в том числе за этим Юра с Толей вчера уехали в город. Словом, время было.

– Трям! – произнес он в последний раз, подкидывая Асю особенно высоко. Та не удержалась и упала на траву, покатываясь со смеху. Тяжело дыша, Гольц упал рядом с ней: сначала на локти, как некогда после сотни отжиманий, а потом осторожно перекатился на спину. Над головой раскинулось огромное безоблачное небо, и лишь черные точки в глазах мешали ему. Это была бы совсем не страшная смерть, здесь и сейчас, подумал он, но допустить этого ни в коем случае было нельзя: рядом была Ася. Он стиснул зубы, пытаясь унять заходящееся сердце, несколько раз глубоко и полно вдохнул и выдохнул.

Когда Гольц открыл глаза, небо было загорожено огромной, как солнце, головой Аси. Она серьезно смотрела на его морщинистое лицо. Морщинки разбегались от глаз, от уголков рта, и на лбу пролегали три большие глубокие морщины, похожие на морские волны. Лоб был покрыт, словно морскими брызгами, мелкой влагой.

– Деда, – спросила она, – тебе плохо?

– Пустяки, – бодро фыркнул он. – Все хорошо.

– Тогда больше не будем играть в трям-трям, – сказала она совершенно взрослым голосом и легла на траву рядом.

Подросла девочка, подумал Гольц, что-то уже соображает.

Будто прочитав его мысли, она спросила:

– Деда, а меня возьмут в октябрята?

– Конечно, возьмут, – ответил дед, – ты, главное, учись хорошо. И все тогда будет в порядке.

Он было хотел еще что-то сказать, но в этот самый момент прибыл кортеж. Гольц торопливо поднялся с травы, оправляя рубашку, и увидел, как две угловатые Волги, черная и белая, причаливали к забору. Послышался рокот моторов, хлопанье дверей, громкие голоса.

– Ася, – сказал он внучке, – стой здесь, со всеми здоровайся. Я сейчас вернусь.

Бодро, как будто и не было усталости, он поднялся на второй этаж и прошел в свою комнату. Что же надеть? Черт возьми, об этом он совершенно не подумал заранее. Забыл. Не в этой же рубахе в нелепую зеленую клетку ему быть. Пиджак?.. Где же пиджак?..

Когда он вышел из дома – в черном, несколько помятом пиджаке и белоснежной рубашке с огромным отложным воротником, без галстука, причесав остатки волос, – подъехали новые машины, и сад наполнился шумной толпой: жених с невестой (то есть уже муж с женой), свидетели, друзья, гости. Начали выгружаться. От ворот к дому растянулась вереница людей, и Гольц посторонился, чтобы не мешать, и раздавал лишь указания, что куда ставить.

Толя со вчерашнего дня преобразился: сбрил щетину, постригся, надел коричневый костюм и, в принципе, сам бы мог походить на жениха. Через его плечо шла широкая орденская лента красного атласа.

– Что это, – хмуро спросил Гольц, остановив его на полпути от машины, – Андрей Первозванный?

– Это, Леонид Семенович, так сейчас свидетели носят. Я же свидетель.

– Ну так и бери рушник, как всегда было. А эту белогвардейщину оставь…

Толя не стал с ним спорить, но и ленту снимать не стал.

– Ребята! Друзья! – воскликнула вдруг Елена с крыльца дома. В белом платье до самой земли – слава богу, подумал Гольц, что свадьбы с голыми ногами остались в прошлом десятилетии, – она была чудо как хороша.

– Я понимаю, что все уже накрыто, но… давайте на улице праздновать!

Сказав это, она задрала голову к небу, и все машинально сделали то же самое. На небе по-прежнему не было ни единого облачка.

Гольцу было жалко своих усилий, но, в конце концов, это был ее, Еленин, праздник. К тому же погода и в самом деле была замечательной. Юра и Толя вместе со свежеиспеченным зятем вытащили, сняв столешницу, стол из большой комнаты, а следом письменный. Женщины накинули на них сразу три скатерти и заново расставили тарелки, уже без намека на тот порядок, что был у Гольца. Такой же нескладной армией выстроились стулья, к которым пришлось добавить садовую лавку – диван, на котором планировалась рассадка изначально, тревожить не стали.