Путь Абая. Книга IV - Мухтар Омарханович Ауэзов

Когда поднялось такое, хазрет вдруг неверными шагами молча двинулся вперед, дав понять, что не желает больше слушать. Сармолла догнал его и, шагая рядом, стал кричать ему прямо в ухо. Это был последний, самый сильный ход в его споре: Сар-молла знал, что в прошлом у мечети была весьма темная, зловещая тайна...

- Е, и слушать меня не хотите? - вскричал он. - Ну что ж! Тогда перед всем народом махаллы я назову имена настоящих злодеев. Я знаю, кто и как накликал смерть на людей. Тому есть свидетели. Свидетелями будут и живые, и мертвые. Три табы-та21, которые стоят в подвале мечети. И есть три человека, которые стучали по этим табытам!22

Хазрет остановился, отшатнувшись, прикрываясь обеими ладонями от Сармоллы.

- Да! - вскричал Сармолла. - Задолго до холеры они все трое сетовали, что, мол, никто не умирает, прекратились заупокойные молитвы, пусты наши карманы. И они стучали по та-быту! Вот их-то черные помыслы сегодня и обернулись столь страшной бедой. Кто они, стучавшие по табыту? В какой день, в какой вечер, после какого намаза они стучали по табыту?

Сармолла оглядел всех, стоящих во дворе. Служители Аллаха разом притихли, некоторые тревожно посматривали друг на друга... Сармолла продолжал уверенно:

- Хазрет, это видел не только я, кроме меня - еще пять человек. Желаете, я сейчас же расскажу всем об этом позорище? Вот они стоят: муэдзин Самурат, внешне благопристойный, но в душе злодей, слепой кари, халфе Шарифжан. Вот эти трое! Позвать людей, сказать им? Пусть все узнают об этом позорном деянии мечети!

Последние слова Сармолла произнес так громко, что они зазвенели у старого хазрета в ушах. Он впервые слышал подобное! Если это было правдой. Хазрет не смог и слова вымолвить в ответ: он только и делал, что тряс седой бородой, слабым шепотом бормоча молитвы.

То, что слова Сармоллы правдивы, знали многие среди мулл, особенно это было хорошо известно троим из них. Для муэдзина, кари и халфе эта история может обернуться страшным наказанием, равнозначным сожжению на костре. Хватаясь за воротники, притворяясь потрясенными, они только и могли, что гундосить: «Астапыралла! Субханалла!» Впрочем, вскоре и совсем умолкли, опустив головы, глядя в землю.

На другое утро умер старый отец Жакыпа. Это был первый случай, когда болезнь заглянула в богатый дом - Жакып владел магазином, был одним из самых значительных баев слободы. Что бы там ни говорил Сармолла, другие люди, внимавшие его советам, Жакып решил похоронить отца как полагается, с подобающими обрядами. Ранним утром гонцы сообщили об этом имаму, халфе, муэдзинам нижней мечети, а также близким, друзьям и торговцам, что были с Жакыпом в одной упряжке.

Домочадцы готовились к приему гостей. Во всех шести комнатах двухэтажного дома с зеленой крышей расстелили дастар-ханы, вдоль стен уложили свернутые корпе. Во дворе стояли большие казаны, где томился плов и на медленном огне варилось мясо. В каждой комнате тускло поблескивали медные тазы, болтались на сквозняке полотенца для рук. Всюду сновали джигиты, прислуга, приказчик и секретарь. Ожидалось большое собрание людей...

Однако, несмотря на столь тщательную подготовку, похороны вышли невзрачными, словно проводы сиротки. К величайшему удивлению Жакыпа, на жаназа пришли лишь служители двух мечетей в чалмах, да с десяток торговцев. Все собравшиеся заняли одну небольшую комнату в первом этаже. Остальные комнаты так и остались пустыми.

Так, в ожидании, может, кто еще и придет, имамы и сам Жа-кып долго просидели в этой комнате. Со двора доносились голоса: там собрались попрошайки - слепые, хромые, убогие, каковых в обычные дни и на порог не пускали. Прошел час, затем - другой, на исходе была субботняя похоронная пора. Было ясно, что больше никто не придет. В невольной спешке, в самый знойный полдень снесли покойного на мусульманский погост.

Возвратившись в дом, приступили к поминальной трапезе. Тут-то впервые и заговорили, и весь разговор вращался вокруг того, что многим не давало покоя со вчерашнего дня.

Войлочник Сейсеке, мясник Касен, сопровождавшие вчера Оразбая в мечеть, были особенно обозлены на Сармоллу. Подле них сидели их давние приспешники - Корабай и Отарбай. Эти двое сами были люди не бедные, мелкие лавочники, имеющие некоторое достояние, но по давней привычке, в надежде на какие-то подачки, так и смотрели богатым баям в рот, ловили каждое их слово. Главным же достоинством Корабая и Отарбая были их крепкие руки и толстые камчи. Если правильно натаскать этих людей, науськивая их на кого-либо, то они могли жестоко, без всяких лишних вопросов, расправиться с неугодными для их богатых баев.

Вот и сейчас, во время заупокойной, Сейсеке и Касен с превеликим огорчением, как бы в упрек, обвинили горожан в том, что они оставили беззащитного Жакыпа одного в столь трудный для него час. А все из-за чего? Да из-за «пакостей, которые вчера распустил Сармолла!» Так, слово за слово, коварные баи принялись натравливать Корабая и Отарбая на Сармоллу.

Спустя какое-то время эти двое уже совершенно ненавидели Сармоллу, хотя сами и не были вчера в мечети, и не слышали, о чем он говорил.

- Сармолла - виновник всех наших бед! - с собачьей злобой заключил Корабай.

- Угомонят ли его когда-нибудь? - вторил ему Отарбай.

И они заговорили между собой, словно бы и вправду кипятясь за униженную честь Жакыпа. Войлочник Сейсеке, мясник Касен не стали вмешиваться в разговор. Они сидели, сложив руки на животах, молча кивая в знак одобрения. Дело, похоже, было сделано, двое известных мордоворотов, падких на расправы в темных углах, были заведены до предела. Все это понимали, и даже хазрет, который также хранил молчание, лишь подавил зевок кулаком. Только халфе, кари, муэдзин, которые в последние дни просто тряслись от злости при имени Сармол-лы, продолжали проклинать его вслух:

- Этот Сармолла еще немало людей собьет с праведного пути!

- И как можно так себя вести в дни великого бедствия?

- Такого человека может остановить только одно - проклятие!

- Точно! Анафема имамов, хазретов, да и всего мусульманского люда.

Последние слова, окрашенные особой злостью, муэдзин Самурат запустил с неким скрытым намерением. Дело в том, что ему казалось мало поселить вражду к Сармолле в сердце своего имама. Здесь же сидел имам нижней мечети Коныркожа. Пока он хранил глубокое молчание, слушал, но Самурат был уверен, что и его удастся перетянуть на свою сторону.

Все это не нравилось Жакыпу, хозяину дома и