Путь Абая. Книга IV - Мухтар Омарханович Ауэзов

на голове, в чекмене из верблюжьей шерсти. Двое джигитов, сопровождавших его, держали его старый серебряный пояс, камчу. Сам он, распоясав большие кожаные штаны, из глубокого кармана бешмета, заправленного под штанину, вытащил грязный носовой платок. Вынимая завернутые в платок деньги, он все бормотал: «Бисмилла, дай мне Бог успеха!» Согнувшись, он стал вытаскивать деньги, но что-то застряло у него, и он все горбился, тужась, будто прямо тут же намеревался присесть и справить нужду.

Вдруг в магазин вошли еще люди, четверо-пятеро с такими же керейскими тымаками на головах. Это были явно его знакомые, горожане средних лет, узнавшие бая, но тот не ответил на их приветствия - все продолжал гнуться и тужиться, стал отворачиваться, волоча за собой пеструю тесемку от штанов, неприязненно бормоча что-то себе под нос.

Абай наблюдал эту сцену с нарастающим чувством досады. Не считая немногочисленных покупателей из числа горожан: русских, татар, - большинство людей, которых он мог тут встретить, были вот такими мелкими скаредами из глухомани, как этот - всяческие «Биткенбаи» или «Бискенбаи» захудалых байских родов, вечно пребывавшие в страхе за свой отнюдь не толстый кошелек, несуразно ведущие себя в самом обыкновенном деле. В их представлении город - это сборище плутов, проходимцев, здесь полно недобрых людей, не успеешь и глазом моргнуть, как обворуют, надуют, заберут обманом все деньги... Нет, среди посетителей больших магазинов даже и быть не может такого казаха, который мог выслушать Абая, не говоря уже о том, чтобы мог понять сказанное.

Посмотрев с какой-то презрительной жалостью на нелепого бая и его джигитов, Абай вышел из магазина. Завернув руки за спину, медленно ступая, он обошел с десяток мелких дощатых лавок, маленьких магазинчиков, которых тут были целые ряды, тянувшиеся на сотни саженей. Но и здесь народу было немного. Абай развернулся, отряхнул от пыли свой легкий просторный чапан и залез в повозку, где его ждал Баймагамбет. Сказал ему править прочь от торговых рядов, в сторону базара, где обычно толкалось много всякого народу попроще.

Абай давно не был здесь. Растянувшись по всей широкой площади, еще издали туманясь клубами пыли, толкучка была действительно полна, как всегда, несмотря на распространенное властями оповещение о заразной болезни, эпидемии холеры. Дело было в том, что мелкие торговцы, чье существование только и зависело от незначительной выручки, которой им едва хватало на пропитание, не могли и не хотели бросать свою каждодневную работу.

Остановившись у самого края многолюдной площади, Абай и Баймагамбет довольно долго не сходили с коляски, с почтительного расстояния наблюдая этот разноцветный, бурлящий мир.

Особенный гул, порождаемый подобной площадью, позволяет даже с закрытыми глазами понять, что вы находитесь в пределах толкучки. Шум, гам, гомон множества голосов, обрывки разговоров, отдельные слова, еще какие-то звуки, происхождение которых никогда невозможно определить, - все это сливается в непрерывный, ни на миг не стихающий поток, будто мимо течет некий грохочущий словесный сель. Абай сидел в арбе, улыбаясь, пораженный собственным открытием: здесь тысячи ртов произносят какие-то слова, значимые только для их обладателей, будто говоря впустую с глухой, безразличной средой, которая тоже бурчит, выкрикивает и голосит сама по себе. Теперь он заметил еще одно: совершенно не понятно, на каком языке звучали слова этих бесконечно говорящих ртов. Сколько бы он ни вслушивался, так и не смог понять, вычленить какое-то значимое наречие.

Большинство обитателей базара были, конечно, казахами, но здесь хватало и русских, и татар. Среди них были видны дунгане, таранчи, прибывшие с караваном со стороны Туркестана, Китая. Сойдя с арбы, Абай тотчас оказался в густой толпе. Тут же к нему подскочили цыганки - разного возраста женщины с большими, черными, как смоль, глазами, с массивными серьгами в ушах, одетые непременно во все пестрое, в узорчатых шалях, небрежно свисающих с плеч. Раскрыв ладони, они привычно затараторили:

- Эй, господин! Давай, погадаю! Хочешь узнать свое счастье?

Абай отмахнулся и пошел вперед, вдруг увидел диуану-дервиша - грязного, черного и босого, с неприкрытой костлявой грудью. Безбородый, с косыми глазами, он обмотал короткую ветхую чалму поверх каракулевого тымака, а в руке держал тонкий посох, обвешанный погремушками. Диуана проворно прошмыгнул мимо Абая, двигаясь как-то чудно: одной ногой он едва касался песка дороги, поспешно отдергивая ее, словно не песок это был, а раскаленные угли. Подпрыгивая, размахивая гремящим посохом, он пугал окружающих людей, добавляя к тому еще и зычные вопли во всю глотку:

- Аллах ха-а-а-ак!

Слово «хак»37 он кричал пронзительно, надолго растягивая его. Затем, сморщившись в страшной гримасе и обнажив редкие зубы, с пеной у рта он принялся лопотать скороговоркой, словно безумец:

Шайхи-бурхи дивана, Беду-горе изгоняй!

Приди, счастье, прочь, беда.

Аллай ха-а-ах!

Пропев все это, черный диуана недолго постоял молча, опираясь на свой длинный посох, - вдруг крутнулся на одной ноге и нырнул в толпу, вмиг исчезнув с глаз Абая...

Здесь, на пешем базаре, было особенно много мелких ремесленников, которые торговали с рук всякой всячиной, изготовленной их собственными руками. Многие продавали домотканую одежду: иные шили сами, иные сбывали произведения своих домочадцев.

Из толпы выдвинулся, встав на пути Абая, рыжебородый торговец в тымаке рода Каракесек, с парой черных саптама, свисавших у него с плеча. Эти самые саптама он и предлагал Абаю. Тут же к нему обратился мастер, продающий головные уборы, он, видимо, считал, что Абай достоин носить татарский борик и, со значительным видом, встал перед ним, держа одновременно аж шесть бобровых бориков, сшитых его руками. Таких, татарских и казахских, мастеров здесь был целый ряд, все они держали по два борика в каждой руке, еще по два были напялены у них на головах, один на другой, и все считали Абая достойным покупателем, со значением смотрели ему в глаза.

Были среди них и мастера, предлагавшие такия, кто-то носил камчу и конскую сбрую, плетеную из сыромятных полос, и длинные вожжи, подхвостники-нагрудники, разнообразную упряжь для повозок.

Время от времени путь Абая пересекала одна и та же пожилая казашка, носившая на плече целый обхват ковриков с вышитыми речениями из Корана для отправления намаза. Она, видать, полагала, что этот человек, судя по его возрасту, дородности и манере держаться, уж точно имеет большое пристрастие к намазу, и поэтому открыла на него своего рода охоту, постоянно, словно бы невзначай, попадаясь ему на глаза с этими праведными ковриками.

Ходили здесь и ювелиры, искусные мастера, предлагавшие перстни и серьги, казахские кисе38, ножи и ножны. Женщины-казашки, торгующие модными тымаками,