Дом на линии огня. Хроника российского вторжения в Донбасс - Дмитрий Дурнев
Впрочем, многие истории, которые приносил мне Виталик, все-таки получались. Самая красивая вышла про 124-ю колонию строгого режима. Это был новый для меня ракурс жизни „ДНР“ — в зоне, где находились криминальные преступники, осужденные еще Украиной, а вместе с ними десятки бывших бойцов ополчения, осужденных именем „ДНР“, формировался удивительный сплав из неисполнимых новых законов и старых железных традиций. В колонии этой в 2020 году случился конфликт между одним из лидеров группы телефонных мошенников, прежде работавшей в связке с начальством, и новым руководством колонии: начальник собирался отправить бунтаря на длительный срок в карцер, что холодной осенью означало практически верную смерть. Оказавшись в отчаянном положении, зэк решился на публичное выступление, связался через жену с адвокатом и попросил найти журналиста не из „ДНР“.
В этой колонии я не раз бывал в мирное время — как-то раз даже приезжал с игроками донецкого „Шахтера“, сербом Игорем Дуляем и хорватом Дарио Срна, на неформальное открытие футбольного поля для заключенных. Среди персонала у меня остались знакомые, с которыми я мог поговорить. Работали здесь все те же люди, что в мирные украинские времена: вертухаи часто привязаны к своим тюрьмам, как крепостные крестьяне к земле — зона их кормит, но не отпускает. Они придерживались давней профессиональной философии: заключенные проводят в колонии свой срок, а сотрудники — всю жизнь, и общие с зэками бизнес-проекты позволяют всем скоротать время в тюрьме чуть более комфортно.
К 2020 году примерно треть заключенных колонии составляли бывшие военные „ДНР“. Одним из них оказался и мой собеседник, клиент Виталия Омельченко. Звали его Григорий Гинжаленко, а на войне он в 2014 году поначалу работал как водитель-телохранитель Юрия Сафоненко с позывным „Батя“, атамана общественной организации „Всевеликое войско Донское“. На пике могущества под ружьем у „Бати“ в Донецке были до трех тысяч человек на четырех базах, штаб „войска“ располагался в одной из лучших гостиниц города — „Прага“. Казаков обвиняли в многочисленных задержаниях и убийствах предпринимателей, вымогательстве и прочих плохих делах. В одном из них поучаствовал и Гинжаленко.
В августе 2014-го он доставил своего командира на служебной машине домой в жилой микрорайон. Было уже темно. На обратном пути он увидел человека, силуэт которого ему показался подозрительным: Гинжаленко жил в своей конспирологической логике и время от времени с сослуживцами-казаками пытался ловить украинских разведчиков везде, где они им мерещились. Накануне они смотрели видеозаписи камер наблюдения на заправке и разглядели микроавтобус с подозрительными людьми. На следующий день, проезжая по жилому кварталу, в одиноком прохожем он „увидел“ возможного диверсанта из того ночного микроавтобуса. Он решил в одиночку проверить документы у парня, но тот стал убегать от агрессивного мужика с автоматом, „казак“ стал стрелять в „диверсанта“ — и все!
Произошло это прямо под домом моих детей; парень побежал в сторону детской площадки, где я гулял обычно с сыновьями, и погиб по дороге к ней.
Это была не единственная такая история. У заведующей производства нашей типографии Нелли Алексеевны муж работал помощником у миллионера Артема Щербаня, сына бывшего губернатора Донецкой и Сумской областей Владимира Щербаня (см. главу 1). Не очень понимая ситуацию в городе, Щербань попросил его съездить и изучить ситуацию с его домом в поселке Спартак неподалеку от аэропорта, за который шли жестокие бои. Дом Артема Щербаня, как выяснилось, занимали какие-то казаки, гражданского на отличном „ниссане“ как „разведчика“ просто расстреляли рядом в деревьях, тело для похорон потом не отдавали неделями, а убийцы разъезжали по городу в машине своей жертвы. „Ты знаешь, этот перстень он мне подарил на годовщину свадьбы, это на день рождения, это то самое обручальное…“ — вспоминала Нелли Алексеевна, перебирая золото на пальцах, и от чужого горя хотелось выть.
Григория Гинжаленко, впрочем, после убийства случайного человека даже арестовали. 17 дней его продержали „на подвале“ в одном из военкоматов Макеевки, переделанном в комендатуру батальона „Оплот“, а потом его просто „забрал командир“, и Григорий продолжал служить — сначала у казаков, а дальше водителем БМП в мотострелковой бригаде. Только через много месяцев, когда в „ДНР“ навели относительный порядок, отец убитого смог достучаться со своей бедой до прокуратуры. В декабре 2015 года Гинжаленко снова задержали, а через год приговорили к 20 годам тюрьмы. „Батя“ ему помочь уже никак не мог — базы казаков окружили и расформировали еще весной 2015-го, взяв штурмом частную гостиницу „Прага“, где обосновался их штаб. Сафоненко остался в России (его предусмотрительно вызвали в Москву перед ликвидацией его бандформирования), а людей из его окружения начали преследовать за совершенные преступления: они не только убивали, но и брали людей в заложники, чтобы требовать выкуп.
Под обвинения в вымогательстве, похищениях и убийствах попали десять человек, четверых из которых прокуратура требовала расстрелять. Судили их по Уголовному кодексу Украинской ССР 1960 года, в котором были прописаны смертная казнь, сроки по 20 лет и всемогущество прокуратуры: обвинители могли сами, без всякой судебной санкции, принимать решения об обыске, прослушке или задержании — ситуация, неслыханная для современного европейского правосудия. В итоге всем присудили длительные сроки, а смертный приговор получил только один, но в исполнение его так и не привели: юридическую процедуру, которая кодифицировала бы расстрел, в „ДНР“ прописать так и не удосужились.
У Гинжаленко ситуация была не такая суровая, и он много лет пытался оспорить свой приговор: срок он получил за „умышленное убийство“ и пытался доказать, что пуля, от которой погиб случайный прохожий, попала в его сердце и левое легкое снизу, рикошетом от асфальта — то есть стрелял он под ноги. В итоге ему сначала уменьшили срок до 12 лет, а в 2020 году „Верховный суд ДНР“ отменил все предыдущие решения и отправил дело на новое следствие, оставив, впрочем, в силе меру пресечения в виде заключения под стражей.
К тому времени Гинжаленко уже несколько лет работал завхозом одного из отрядов колонии. По сути, это означало, что он — разумеется, с согласия администрации — возглавлял бригаду мошенников: они звонили незадачливым жертвам в Украину и разводили их на деньги. Механизм одной из афер мой собеседник описывал так: „Человек смотрит объявления в интернете про „девочку на ночь“. Сайт очень удобный, разводится на всю Украину (то есть показывает пользователю в каждом городе локальные номера телефонов. — Прим. авт.). Вот человек в Полтаве хочет отдохнуть интимно, находит объявление и звонит на номер, а здесь [в колонии] сидит человек с этим мобильным телефоном. Осужденные ребята говорят женскими голосами, посменно. Работают круглосуточно, чтоб ты понимал, телефон не угасает никогда! На двух телефонах сидят четыре человека — два днем, два ночью“.
По словам Гинжаленко,
