Дом на линии огня. Хроника российского вторжения в Донбасс - Дмитрий Дурнев

И в тюрьме, и на принудительных работах в Придорожном насмотрелся Василий Иванович такого, о чем жутко вспоминать. «Когда нас держали в подвале, там издевались, пытали наших людей. Ужасающие крики слышал. На моих глазах девочке молоденькой… На коленях она лежит… И он, этот полицай, берет, ломает ей руку через колено, представляете?»

А на рытье окопов вместе с Деркачом привезли мужчину лет пятидесяти. Скоро выяснилось, что каким-то чудом тот смог забрать с собой из подвала, где оставались все вещи арестантов, телефон. Мобильник сразу обнаружили, владельца наказали. «Как они его били, это ужас просто, — рассказывает Василий Иванович, — связали руки назад скотчем и били, пока он лежа хрипеть не начал. Он как-то руки освободил и, когда его били, случайно оттолкнул одного чуток. Так его еще за это били, потом бросили и увидели, что у него зуб золотой. Так этот зуб у живого-то плоскогубцами выдрали, у живого человека!»

Через месяц он, ночуя в камере, познакомился с Александром Кудиновым — бывшим донецким милиционером, который к тому времени стал правозащитником. Тот решил помочь пенсионеру — для начала хотя бы деньгами. «Камеры были не очень — старая засохшая кровь, гниющие раны у людей, хлам всякий — дошло до того, что охрана брезговала у нас шмон проводить,  — говорит Кудинов. — Была некая сумма денег, которую у меня изъяли, и в первую же ночь я нашел в камере какой-то бланк с надписью „секретно по заполнении“ и на его обрывке написал заявление на имя начальника тюрьмы: „Из суммы изъятых у меня денег прошу выдать Деркачу Василию Ивановичу пятьсотгривен, так как ему нужно добраться до Матвеева Кургана для получения пенсии, а его обобрали ополченцы“. Утром мне удалось передать эту бумагу, и меня вскоре вывели на встречу с удивленным руководством тюрьмы. Он мне говорит: какие деньги, они же изъяты? А я ему объясняю, как юрист: изъяты — не значит конфискованы, они просто не находятся при мне, это деньги не ваши, это деньги мои, и я хочу ими распорядиться именно так. Или давайте напишем заявление сейчас на ополченцев, которые отобрали у пожилого Василия Ивановича, гражданина России, пенсию за три месяца».

Так Василия Ивановича Деркача в первый раз освободили — хотя деньги так и не вернули. Он продолжал жить в своей однушке и получать огромную по меркам «ДНР» песнию — сделал вытяжку на кухне, купил новую мебель. Но Василию Ивановичу не давала покоя судьба Крыма, и он решил написать для своих детей мемуары о том, что видел и о чем думал. А чтобы мысли попали к наследникам в хорошем состоянии, понес свои записки скопировать и переплести в ближайший к дому магазин в Зугресе.

В магазине рукопись держали неделю и вернули обратно без переплета. В апреле 2018-годедушку опять арестовали, а через семь месяцев осудили на три с половиной года за «возбуждение ненависти или вражды». Заодно добавили статью о незаконном хранении оружия и принудительное заключение в психиатрической клинике: все из-за книжки.

Через полтора года какой-то начальник в колонии предложил Василию Ивановичу подписаться под заявлением на обмен. Уже оказавшись в Горловке, Деркач осознал, что речь идет об обмене пленными с Киевом. Как говорили о том, что есть выбор — остаться в Донецке или ехать на сторону Украины, — он помнит. Но тут люди, которых Василий Иванович определил как «очень разумных» — судя по всему, среди них была моя подруга Лена Лазарева, мир тесен, — объяснили ему, что после двух арестов в «ДНР» от третьего он никак не застрахован. И дедушка сел в автобус вместе со всеми.

А пенсия его осталась в Матвеевом Кургане! А квартира — в Зугресе. А в Киеве — всего-то и выгод, что не побьют и не посадят. Помощь ему как «пленному» оформить — и то проблема, паспорт же российский. Тогда Кудинов и придумал обратиться ко мне — может быть, если известный журналист расскажет эту историю по-русски, то у кого-то в Донецке проснется совесть и деду Василию разрешат вернуться домой.

Я про него даже два текста написал. Толку-то… Последнюю новость о дедушке Деркаче я получил от волонтера Кудинова в 2023 году: Василий Иванович жил где-то в Ростовской области, на каком-то полевом стане, рядом со своей вожделенной «северной» пенсией. В свою квартиру, в Харцызск, его так и не пустили.

Эту книгу я дописываю весной 2025 года. Павел Подвезко так и сидит свой срок в Макеевской колонии — россияне только номер ее сменили, с 32-го на 2-й. Там же седьмой год сидит и доктор Юрий Шаповалов — деньги на передачи ему теперь собирают коллеги и волонтеры в Украине и Европе.

Доктора Петрика в конце декабря 2024 года показательно судили в Никольском и дали два года условно, но на выходе из суда его торжественно под камеры арестовали сотрудники ФСБ. Супруге сказали, что теперь его обвиняют в «измене родине» и «работе на СБУ». Теперь он сидит в СИЗО Донецка.

Иорданец Хальдун провел в донецкой тюрьме шесть лет — в январе 2024 года его выпустили оттуда без единого судебного заседания, сейчас он уехал на родину. Художница Евгения Йопес тоже вернулась домой и колесит по миру, пишет новые картины, я слежу за ее творчеством в фейсбуке. Александр Марченко продолжает отбывать свой срок за «шпионаж» в Бурятии — в феврале 2024 года как «злостного нарушителя» его перевели из колонии в тюрьму, на самый жесткий режим содержания.

Елена Лазарева в марте 2020 года вышла на работу врачом в «спокойное место» — знаменитую старинную Александровскую клиническую больницу Киева — ровно за неделю до того, как та стала основной для города в борьбе с пандемией коронавируса. Она и сейчас там работает — зимой 2025 года я заходил к ней в гости на дежурство.

Андрей Кочмурадов создал общественную организацию, которая борется за права бывших гражданских узников «ДНР». Люди, с которыми он сидел в тюрьме в 2019-м, и десятки других узников продолжают ждать своего обмена кто шестой, а кто и восьмой год. На весну 2025 года их таких, арестованных или взятых в плен еще до полномасштабного вторжения, в той колонии было больше полусотни.

ГЛАВА 12

Опрокинутая пирамида

В истории оккупации Донецкой области все было очень зыбко — повестка менялась очень быстро и не всегда одномоментно: например, на площади за Донецким драматическим театром напротив памятника Пушкину еще целый год после того, как все началось, работала сетевая «Львівська майстерня шоколаду» с украиноязычными официантами и таким же ассортиментом, как в любом другом подобном заведении в Киеве или Львове. Более того — туда любил заходить с вооруженной охраной «глава ДНР» Александр Захарченко, чтобы выпить кофе или дать интервью.

И все же в этой зыбкости прятались кардинальные сломы, которые решительно меняли ландшафт вокруг. Первый случился в 2015-м — где-то начиная с апреля россияне стали превращать хаос первого года во что-то типа автономного государственного образования на кремлевском финансировании: ввели свою армию, свои пенсии, свой рубль, свои школы со своими российскими учебниками, местный «государственный банк» с карточками и свою государственную службу со всеми сервисами, какие получилось сделать.