Дом на линии огня. Хроника российского вторжения в Донбасс - Дмитрий Дурнев

В августе 2018-го убили «главу ДНР» Александра Захарченко. После этого российские кураторы кардинально обрезали и так очень условную автономию: местные коллаборанты больше не имели никаких собственных силовых структур, никакой власти, никакого значимого влияния на финансовые потоки. Всю экономику подмяли под отдельное «правительство» с российскими представителями во главе, которые искренне пытались слепить рабочую модель работы оккупированной горно-металлургической промышленности, хотя руду им поставляли в качестве гуманитарной помощи с севера России, а легально сбыть продукцию было невозможно. В итоге оборотные средства и товарные запасы на предприятиях просто исчезли, металлургические заводы встали, пропали деньги даже на традиционную доставку шахтеров автобусами на работу. Специалисты — что шахтеры, что металлурги — массово потянулись на заработки в Россию.

Еще один слом случился в марте 2020 года, в начале пандемии коронавируса, — закрыли линию соприкосновения, хотя к тому времени на блокпостах сформировалась огромная система с потоками людей, шедшими в обе стороны: даже в холодном феврале пересечений было более 900 тысяч, а летом, в сезон отпусков, в полтора раза больше, то есть сотни тысяч людей ездили в отпуск в украинские Одессу и Бердянск, напрочь ломая российскую пропагандистскую картинку «гражданской войны». Под предлогом пандемии со стороны самопровозглашенных республик блокпосты закрыли раз и навсегда, ослабив до того неразрывную человеческую связь Украины со своими оккупированными территориями. Из Докучаевска в соседнюю Волноваху за украинской пенсией теперь ездили вместо десяти целых 1500 километров, в объезд через Россию в Украину.

Ну а потом было полномасштабное вторжение России в Украину в феврале 2022 года.

Каждому из периодов соответствовали свои особые практики выживания, а иногда и процветания. Представители «вечных» бизнесов — успешные риелторы, мясники, аптекари — а также люди, имеющие отношение к торговле бензином, обналичиванию украинских пенсий и российских зарплат, обмену валют, одним словом, к игре в деньги на территории, свободной от цивилизованной банковской системы, умели и умеют хорошо жить в Донецке, зарабатывая относительно автономно от «государства». Другая история с врачами, учителями, шахтерами, металлургами, «военными» — они существовали в разное время по-разному, перелетая из благополучия в полную нищету в зависимости от внешних обстоятельств.

В этой главе я расскажу, какой была жизнь в Донецке во второй период его оккупационной истории — с марта 2015 до марта 2017 года. Это было время своеобразной «вооруженной аренды» территории, когда силовые органы, концлагеря, целый российский армейский корпус и блокпосты с линией соприкосновения соседствовали с сотней тысяч людей, работавших на предприятиях украинской юрисдикции с зарплатами в гривнах, которую они получали на карточки украинских банков и обналичивали в подконтрольных Украине Краматорске или Волновахе. Предприятия в ежедневном режиме грузили продукцию на экспорт в Мариупольский торговый порт, куда составы ехали по шести специальным коридорам в линии соприкосновения, а обратно через эти прорехи в войне шли эшелоны с сырьем и запасными частями для оборудования.

…Задолго до войны моя добрая подруга Елена, профессор, главный в Донецке специалист по португальскому языку, попросила меня неделю присмотреть за ее кошкой во время отпуска хозяйки. В первый же раз, когда я пришел кормить это животное, я обнаружил, что кошка умудрилась открыть холодильник и вытащить оттуда запас почек и обрезков мяса. Что-то она съела, остальное уже сильно пахло. Прибравшись, я пошел искать корм для кошек, дело было в центре города — и я вдруг обнаружил, что там в радиусе двух километров исчезли маленькие продуктовые магазины: остались только сетевые супермаркеты примерно в сорока минутах ходьбы. Дорогая аренда на центральной улице Артема вытеснила небольшие продуктовые магазины, кое-где как воспоминание о советских брендах остались железные буквы названий, вмонтированные в стены домов.

Во время войны вышло ровно наоборот. Один из гипермаркетов «Метро» в 2014-м разграбили до фундамента, второй, как и всю более-менее выгодную коммерческую недвижимость, захватчики попытались оформить на себя или своих приближенных. Например, сеть магазинов АТБ превратилась в «Первый республиканский» и стала принадлежать семье Александра Захарченко. Имея такую крышу, управляющие могли себе позволить не платить поставщикам, да и с квалификациями у них было плоховато, так что ассортимент крупных магазинов сильно испортился, истончился. Зато возродились придомовые мелкие продуктовые — со вкусными украинскими колбасами и сырами, а до закрытия блокпостов иногда и знакомой кисломолочной продукцией. Постоянных покупателей здесь знали по именам и записывали им долги в тетрадочку.

Долги у людей, обитавших в центре оккупированного Донецка, возникали постоянно: жили там либо пенсионеры из уважаемых городских семей, оставшиеся сторожить квартиры, либо военные 1-го армейского корпуса «ДНР». В мае 2015 года, когда из прежних «ополченцев» формировали армейские подразделения, рядовым корпуса начислили 15 тысяч рублей (примерно 300 долларов) месячной зарплаты и не индексировали аж до ноября 2021-го — так и вышло, что школьный учитель в Донецке в 2015 году получал в два раза меньше солдата, а через шесть лет — в два раза больше. В российской же армии даже в середине 2010-х платили в два с лишним раза больше, хотя в окопах там никому сидеть не приходилось. Потому шли служить в «ДНР» в основном не очень обеспеченные маргиналы за сорок, не имеющие шансов найти работу на гражданке, — вот они и закупались водкой и закуской под обязательство вернуть с получки в продуктовых.

Деньги на подкуп населения, как выяснилось, при оккупации нужны небольшие: бедное население легче контролировать. Крутым местом, мерилом успеха у коллаборантов считался «народный совет»: депутатам там не надо было думать, все голосования были единогласные, но зато платили вполне приличную заработную плату — 30 тысяч рублей, примерно 500 долларов по тогдашнему курсу. Столько же получал командир батальона в армии, 50 тысяч составлял оклад заместителя министра, 60 тысяч — целого министра.

В январе 2017 года я писал репортаж для проекта «Осколки», который выходил на двух балтийских сайтах. Среди прочего требовалось показать картинку местной непризнанной жизни в денежном выражении. У меня получилась такая:

Средняя зарплата в Донецке — 9500–12 600 рублей ($160–210)

Аренда квартиры — 5000–5700 рублей в месяц (без учета коммунальных платежей; $85–95)

Бензин — от 45 рублей за литр ($0,75)

Водка — от 65 рублей за 0,5 литра ($1)

Продуктовая корзина: килограмм помидоров, огурцов, курица, 1 кг свинины, бутылка водки — 630 рублей ($10,5)

Обед в ресторане — 190–315 рублей ($3–6)

20 минут на такси — около 25 рублей ($0,4)

«Я очень прилично зарабатываю, старые клиенты не забывают, простоя практически нет, — рассказывала мне за стрижкой в середине 2016 года моя любимая парикмахер. — Считала траты свои в месяц — получается пятнадцать тысяч рублей! Пять тысяч плачу за аренду квартиры, остальное на еду. В этом году даже отдохнуть съездила — старая клиентка на море в Одессу пригласила, у нее шесть дней квартира простаивала, и я там от всей этой войны отдохнула».

В этой истории была вся будничная жизнь Донецка. В Одессу Татьяна ездила «при деньгах». У нее были две заначки: 2000 гривен (65 долларов) и 100 долларов. Гривны она потратила на дорогу и разные непредвиденные военные обстоятельства. Проезд через блокпосты до Красноармейска — 250 гривен. Потом каким-то автобусом до Константиновки — 50 гривен. Оттуда на плацкарте к морю — еще 200 гривен. А в Одессе тратилась только на еду, разменяв заветные 100 долларов. Эта неделя отпуска стала у нее первой за два с половиной года.

Свои траты до войны Таня вспоминала с раздражением: «На ремонт дома потратила десять тысяч долларов! Сколько бы