Дом на линии огня. Хроника российского вторжения в Донбасс - Дмитрий Дурнев

К новым захваченным территориям и новым захваченным детям Россия подходила уже по отработанному единому плану. Все делалось быстро — в первую очередь пробовали придержать специалистов из числа врачей, учителей и работников Дворцов культуры. Им давали существенно большую заработную плату, чем их коллегам на „старых“ оккупированных территориях, в Луганске и Донецке.

Оккупанты вообще вкладывают в работу с детьми большие деньги, по-настоящему большие. В Мариуполе, например, построили с нуля Нахимовское военно-морское училище и собираются учить в нем детей из окрестных сел. Мэр украинского Скадовска рассказывал мне, что у него в 2022 году был один Дворец молодежи для работы с детьми и подростками; к лету 2024-го таких заведений в городе стало аж шесть. Детей с оккупированных территорий возят сотнями по всей России: и не только в Санкт-Петербург, известно о группах, которые из оккупированной части Запорожской области ездили во Владивосток.

Естественно, наладили и особый учебный процесс во всех школах. Мне о нем рассказывала Елена Карюк — учительница из села Григорьевка под Мариуполем. Она вообще-то преподавала украинский язык и была известной в Мариуполе мастерицей вышиванки. Но в ее дипломе Луцкого государственного университета значилась специализация „русский язык и литература“, что при оккупации сделало ее дефицитным специалистом. Елена не имела возможности выехать — не было денег, так что до ноября 2022 года работала в школе, чтобы скопить на бегство.

„В отпуска нас летом отправили буквально на пару недель: заставляли заниматься работой на месте, заниматься самообразованием — кидали ссылки, чтобы мы слушали российские лекции, вебинары, — рассказывала мне Карюк. — Отправляли нас на учебу, можно сказать, на курсы в Новоазовск. Сначала их проводили тамошние учителя, а потом начали привлекать специалистов из России. Давно работавшие в „ДНР“ люди поясняли, как нужно учить по новым российским программам, рассказывали, как „все будет хорошо, когда придет Россия“. При этом очень обижались, что зарплата у нас была тысяч на двадцать российских рублей больше, чем у „инструкторов“. Сначала я получала около пятидесяти тысяч рублей, когда выезжала, уже под шестьдесят тысяч (1000 евро по курсу октября 2022 года), а сейчас зарплата уже где-то семьдесят — восемьдесят тысяч. Обязательные элементы в программе — классный час, на котором нужно говорить, какая классная Россия, музыкальное искусство, физическая активность… И в каждом предмете обязателен „патриотический компонент“, просто обязателен! Нам все время твердили это вот невероятное: „Вы представляете, вы же жили на временно оккупированной Украиной территории Мариуполя и Никольского района!““

На новых захваченных территориях не было никакой местной самодеятельности. Земли захватывала Российская Федерация — совершенно официально, с внесением этого факта в свою конституцию. И Россия сразу начинала круто.

Карюк рассказывала, как ее преимущественно мариупольские дети из семей беженцев еще в мае ходили в отдельные классы и могли петь гимн Украины, а уроки у нее шли на украинском языке, и никого это особо не интересовало: Григорьевка — богом забытое место. Но в сентябре в ее школе появились чужие люди в черном с оружием, присланные охранники — сначала из „ЛНР“, потом уже и из России. Когда эти молчаливые мужчины с пистолетами за поясом ходили по коридорам, в классах должны были быть открыты двери и звучать уже русская речь.

Как ни странно, с одним из таких „людей в черном“ я познакомился лично в лагере для российских военнопленных „Захид-1“. Зашел я туда как участник группы социологов: мы несколько дней анонимно общались с желающими пленными о жизни — проект подразумевал попытку понять врага и теоретические перспективы будущей мирной жизни рядом с ним. Один из пленных, узнав, что среди социологов затесался журналист, очень попросил рассказать свою историю и не скрывал своих имени и фамилии.

Так я познакомился с дагестанцем Нурмагомедом Нурмагомедовым, который только что встретил в плену свой 54-й день рождения. В 1989 году этот крепкий мужчина окончил педагогическое училище в Буйнакске как „учитель младших классов“ и работал в школе до 1997 года. Потом пошел в транспортную полицию сержантом и дорос до целого майора. Двигаться по карьерной лестнице очень помогало хобби — всю жизнь Нурмагомед играл в волейбол и подрабатывал тренером.

Организация у моего собеседника была авторитетная — Северо-Кавказское федеральное управление полиции на железнодорожном транспорте. Скромный офицер со своим волейбольным послужным списком был всегда на виду у руководства. Прослужив с 1998 по 2022 год, он повидал все, что тогда творилось на Кавказе: были и режимы „контртеррористической операции“, и дежурства в бронежилете с оружием.

Нурмагомед вышел на пенсию в январе 2022 года. Квартиру, положенную по закону за многолетнюю службу в полиции, он так и не получил, жил с тремя детьми в чужом доме. Двое его сыновей уже взрослые, старший — мастер спорта по кикбоксингу. Младшему всего шесть лет — одной пенсией им было никак не прокормиться, так что Нурмагомедов поехал в Москву, на курсы охранников. После обучения успел поработать на какой-то нефтебазе, а потом получил заманчивое предложение: поехать на пару месяцев в Харьковскую область, поохранять школу за 150−170 тысяч рублей в месяц. На место, в село Грушевка, он прибыл аккурат накануне самой большой российской катастрофы этой войны — мгновенного обрушения всего Харьковского фронта после 11 сентября.

Дагестанец толком не понимал, где находится и что должен делать. Жили он и его коллеги прямо в школе, носили черное и травматические пистолеты на боку. Из родителей пускали в школу только тех, у кого дети в первом классе; еще открывали ворота перед школьным автобусом. Через неделю такой работы в их село Грушевка приехали украинские танки.

На меня Нурмагомедов смотрел как на посланца богов — он был в плену уже два года, но на обмены его не забирали, а жена (российские военные могут звонить из украинского плена домой) при каждом разговоре бесконечно повторяла: „Где ты? Что ты там делаешь?!“ Разумеется, Нурмагомед, как настоящий восточный мужчина, подписывая контракт, с женой не посоветовался.

Я, конечно, сочувствия к этому человеку не испытывал — зачем лезть в чужую страну к чужим детям в чужой школе? Но честно позвонил бывшему редактору махачкалинского выпуска „МК“ и рассказал о ситуации. Не знаю, может, этого охранника потом и обменяли.

ГЛАВА 15

Объект „Клюваж“

„Знаешь историю, как наши люди из Енакиево украли чугунные заглушки с ходов к месту экспериментального ядерного взрыва и сдали их на металлолом? — рассказывал мне уважаемый физик. — Потому и данных дозиметров с места взрыва нет — они в этих заглушках были!“

В 1979 году в шахте имени Юных Коммунаров, в городке, который так и назывался — Юнокоммунаровск, — взорвали ядерный заряд. Городок этот располагался рядом с Енакиево, родиной Виктора Януковича, и славился артефактами, стоявшими в типовых сервантах местных жителей: такие яркие, разноцветные, оплавившиеся после ядерного взрыва в стекло куски местного песка. Они наверняка нещадно фонили, но кому в советском быту приходило в голову измерять радиацию?

Зачем понадобился этот взрыв, версии существуют разные. Одни говорят, что работало „мирное ядерное оружие“: таких взрывов в Советском Союзе провели около сотни; ими, например, гасили газовые факелы, создавая в толще пустынных песков оплавленные полости как хранилища для топлива. В Донбассе же предполагалось изгнать газ из самой загазованной шахты Советского Союза —