Дом на линии огня. Хроника российского вторжения в Донбасс - Дмитрий Дурнев
Знакомый физик, в свою очередь, над этой гипотезой только смеялся. „Поставили задачу, чтоб город сверху не сдвинуло ни на сантиметр, вот и рассчитали взрыв в три десятых килотонны, выполнили задачу! — говорил он. — Никому этот газ не был нужен, просто СССР в условиях запрета на подземные ядерные испытания нашел вариант, как испытывать тактическое ядерное оружие“.
Сейчас Россия время от времени грозит ударить по Украине тактическим ядерным оружием. Мы уже знаем, как оно выглядит и каковы долгосрочные последствия его применения. На глубине около 600 метров под большой городской агломерацией после взрыва тактического ядерного заряда образовался так называемый объект „Клюваж“ — большая капсула из оплавленного песка, заполненная водой с радиоактивными цезием и стронцием. Все это было совсем недалеко, рядом с Донецком и Горловкой: просто шахта, просто шахтный пруд с откачиваемой из глубины водой рядом — ну и поселок, где уровень онкологических заболеваний почему-то выше нормы.
Капсулу „Клюважа“ сорок лет держали в сухом состоянии: шахту закрыли, но насосная группа продолжала откачивать воду. Рядом с капсулой поставили бетонные перемычки, вели мониторинг радиации под землей и в воде шахтного пруда — у сотен людей была работа.
Так было до 2018 года, пока захватившие эти земли россияне не приняли решение затопить объект „Клюваж“. Точнее, подвергнуть его „мокрой консервации“ — такие люди любят давать своим преступлениям умные названия. Хотя нужно признать, что у российских ученых, которые разрабатывали проект, не было особого выбора. Война в 2014 году шла на территории, где было 4000 (четыре тысячи!) опасных технологических объектов и всюду пересекались газовые, водные, электрические магистрали. Их перебивало взрывами, электропитание шахт часто обрывалось, насосы переставали откачивать воду, она поднималась и безвозвратно затапливала насосные группы — на этом руднику обычно приходил конец. Когда Россия на этих изутюженных войной территориях закрепилась, никто не собирался на чужой земле тратить огромные средства для поддержания на плаву социальной сферы шахтерских городков, завязанных на нерентабельную угольную промышленность. Шахты стали закрывать — просто закрывать, без, что называется, обезболивания: ни новых рабочих мест для шахтеров, ни единого плана удержания подземных шахтных вод на приемлемом уровне, ни адекватной консервации…
Реструктуризация угольной промышленности — это, как показывает успешный опыт Рурского бассейна в Германии, очень дорого. А просто закрытие шахт может даже приносить прибыль — за счет сдачи металлолома, например.
В общем, шахты вокруг объекта „Клюваж“ закрыли, и они стали затапливаться — а все горные выработки чаще всего связаны между собой. Вода прибывала во все еще сухие выработки бывшего Юнкома, и маломощные для такого потока насосы перестали справляться. Вот и решили сделать „мокрую консервацию“, скорее всего, просто на авось: взрыв-то небольшой, как-нибудь оно там рассосется под землей, а если радиация куда-то пойдет с водой, то случится это сильно потом, когда принимавшие решение уже давно будут на других местах и должностях, после того как эта самая непонятная стекловидная капсула раскиснет, разрушится и выпустит наружу содержимое.
Проект „мокрой консервации“ россияне даже обещали показать в экономической подгруппе Минской переговорной группы, обсудить такую деликатную тему на экспертном уровне. Но потом обиделись и не показали. В том числе — из-за моих текстов.
Все годы войны России против Украины я искал островки мира, места, где русские захватчики начнут искать точки соприкосновения, договариваться. И вот году в 2016-м я обнаружил, что такая тема есть — экология. Состояние недр, натыканные вдоль линии соприкосновения химические предприятия, могильники и хвостохранилища (так на Донбассе зовут озера отходов, „хвостов“ всевозможных химических производств): все это просто нельзя было игнорировать.
Оказалось, что швейцарский фонд „Гуманитарный диалог“ собирает экспертов из числа горных инженеров, гидрогеологов, физиков из Киева, Донецка, Москвы и Санкт-Петербурга в одну группу. Ее участники встречались для обсуждения важных вопросов даже на не вполне нейтральной территории — одна встреча прошла в Москве, остальные на Кипре и в Стамбуле, безвизовых для россиян. Ученые пытались понять, что происходит с резервными подземными источниками, попала ли в водные горизонты грязная шахтная жижа с уничтожаемых рудников или еще нет? В 2016 году группа провела первую серию исследований проб подземных вод вдоль линии соприкосновения — с обеих ее сторон: тогда это еще не было невыполнимой задачей.
Сегодняшний Донбасс — это результат двухвековой промышленной деятельности. С начала XIX века на 600 шахтах здесь прорыли до тысячи шахтных стволов. В Гражданскую и Вторую мировую войну заводы останавливались, а шахты затапливало, некоторые насовсем. Это важно: при попадании воды в выработки уголь меняет свои свойства, он становится рыхлым, выработки часто приходится проходить и крепить заново. После Второй мировой шахты Донбасса заново отстраивали и только через семь лет тяжкого труда, после сотен жертв смогли вернуться к довоенному уровню добычи угля.
К 2013 году действовали примерно 250 шахт. К 2017-му — уже вдвое меньше, и две трети из них находились на неподконтрольной Украине территории. По состоянию на февраль 2025 года работающих шахт оставалось около семи, „около“ — потому что сведения о них очень приблизительные. В ходе варварского „освобождения“ Донбасса Россия уничтожала не только целые города, но и большую отрасль — шахты Тошковки, Лисичанска, Селидова, Покровска, Угледара… Угольная промышленность пропала, а сложная система взаимосвязанных подземных лабиринтов, которые заполняет вода, — осталась.
Кроме того, в регионе функционирует огромное количество нелегальных шахт-„копанок“ — вроде той, что я видел в селе Грабово, когда приезжал туда на годовщину падения малайзийского „Боинга“ (см. главу 7). В окрестностях Шахтерска и на соседних территориях рядом с Луганской областью угольные пласты отличного качества нередко выходят на поверхность — по местной легенде, в советские времена их не трогали, чтоб иметь под рукой экстренные запасы на случай большой войны. Копанка чаще всего представляет из себя нору в земле под линией электропередач — она позволяет запитать отбойный молоток и лебедку. Где-то в глубине норы пара шахтеров рубают уголь и складывают его в чугунную ванну, которую периодически вытягивают лебедкой на поверхность. Иногда копанки вырастают в небольшую шахту с парой грузовиков и каким-никаким коллективом, но в любом случае это страшный труд, который даже породил уже свой фольклор: подземного духа, который дает работу самопальным горным инженерам, называют „Добрый Шубин“. Бывает, что вокруг копанок возникают скандалы (в Снежном, например, подкопали местное кладбище), но чаще всего они работают в полной глуши, и, когда там гибнут люди, их тела выносят к ближайшей дороге — чтобы они проходили в статистике как погибшие в ДТП. Ни о каких экологических нормативах, конечно, никто даже не задумывается.
Была и еще одна причина, по которой профессорам из конфликтующих стран приходилось сотрудничать. До того как Россия начала системно разрушать Донбасс, он был единым народно-хозяйственным комплексом, и воюющие были вынуждены с этим считаться. Например, вода шла по большому каналу Северский Донец — Донбасс из Харьковской области через всю Донецкую по системе, где было целых девять подъемов — таких больших насосных станций. То есть сначала вода
