На встречу дня - Ежи Вавжак

чуть ниже течение перегораживала плотина. Сейчас, как и тогда, она так и не понимает, как все случилось. Возможно, она потянулась за цветком на краю обрыва, за бабочкой или радужной стрекозой? Во всяком случае, они услышали только ее крик. Именно Гжегож вытащил ее тогда из воды — он лучше всех нырял. И когда она наконец пришла в себя, он же собственноручно и очень больно отшлепал ее по мокрой еще попке. Так и кончилось это коротенькое, вспыхнувшее теперь, как моментальный снимок, приключение, не имевшее никаких последствий, поскольку Метек, боясь скандала дома, уговорил всех молчать. Это обещание было соблюдено.

«Не скажу ему. Ему это совсем не интересно. Он наверняка скажет — подумаешь, не он бы тебя вытащил, так кто-нибудь другой, там же были и еще ребята. Да и сам Гжегож вряд ли помнит этот пустячный случай».

— Ничего, — отвечает она наконец Зенеку, — извини меня. Просто я сегодня в плохом настроении. Может, лучше не пойдем на танцы? А то боюсь, испорчу тебе вечер.

Но он все-таки уговорил ее пойти. Домой они возвращались чуть ли не на рассвете. Возле ее дома остановились, Барбара принялась искать в сумочке ключ.

— Подожди, — попросил Зенек, когда она совсем уже было собралась открыть калитку. — Я хочу тебе кое-что сказать... Вернее, спросить. — Он неестественно нервно засмеялся и отпустил ее руку. — Так больше не может продолжаться, — выдавил он наконец из себя, видя ее насмешливый взгляд, который вместо того, чтобы совсем его смутить, напротив, толкнул на отчаянный шаг. — Я живу вдвоем с матерью, у нас две комнаты, я неплохо зарабатываю. И вполне самостоятельный... Ты все время держишь меня в напряжении, я не могу больше так. Через несколько дней ты кончишь школу... Давай поженимся, Бася, — сказал он очень мягко, просто, непосредственно, и она не смогла ответить насмешкой, как хотела поначалу после первых его слов.

— Я не играю с тобой, Зенек, — сказала она серьезно. — Хотя моя мать меня в этом и упрекает. Но все же я не так представляю себе мужчину, с которым хотела бы связать свою жизнь. Пойми меня правильно: не совсем так.

Она торопливо поцеловала его в губы и, прежде чем он успел что-нибудь сказать или задержать ее, захлопнула за собой калитку.

III

Леон Вальчак громко хлопает дверью и сбегает по лестнице, перепрыгивая через две-три ступеньки, будто и впрямь куда-то ужасно спешит. Этим довольно несовершенным способом он пытается хоть как-то заглушить в себе раздражение, вызванное ссорой с Ядвигой. Он тем более недоволен собой, что много раз давал себе слово не ввязываться в ссоры, не срываться, пропускать мимо ушей даже самые несправедливые ее упреки. Хотя бы ради сохранения мира, а не потому, конечно, что он согласен хоть с одним ее словом.

На сей раз ссора была необычной, хотя Ядвига и пыталась облечь ее в форму их всегдашних недоразумений, и потому с самого начала держалась в обычном своем стиле.

«Ну и стерва, — трясется Леон в бессильной ярости, — надо же что придумала?! Может, решила, что господь бог сотворил меня только затем, чтобы ей жизнь услаждать. Будто на этом свете у меня только одна забота, как бы выполнить все ее капризы. Нет, ей не дождаться, чтобы я превратился в покорного мерина. Я ей покажу!» — бормочет Леон, идя куда глаза глядят. На углу Огородной и Краковской, одной из главных улиц города N., у пивного киоска, где обычно встречаются все, кто не знает, как скоротать свободный вечер, он останавливается и думает, куда же все-таки податься. Он один, совершенно один. За девять лет супружества, и особенно в последние несколько лет, Ядвига делала все, чтобы изолировать его от знакомых, поссорить с самыми близкими друзьями, восстановила их против себя, а значит, и против него, Вечными скандалами она воздвигла в конце концов между ними непреодолимую стену. Правда, частые вспышки гнева и раздражения обычно гасли так же быстро, как и возникали. И лучшим огнетушителем для этих кратковременных пожаров служила пустота, образованная вокруг него усилиями Ядвиги. Но все прежние ссоры не шли ни в какое сравнение с только что произошедшей. Ядвига преступила границу его уступчивости, на которую он до этой поры с трудом, но как-то все-таки соглашался. А главное, это вышло за рамки его, сталевара Леона Вальчака, семьи, вырвалось из того маленького мирка, в котором жили два взрослых человека, с каждым днем становившихся все более чужими.

«Как это могло случиться?» — задает себе вопрос Леон, немного успокоившись. — Как получается, что двое людей, любящих друг друга, света белого не видящих один без другого, прожив совместно несколько лет, вместо того чтобы слиться в единое целое, начинают отдаляться и даже разбегаться?.. Она же знает, что я член партии, у всех на виду. Тогда ей это не помешало. Вот так оно и бывает, если человек один раз поступится своими идеалами — он имеет в виду свое согласие около десяти лет назад на венчание в костеле, — а потом это так и тянется за ним. Перестают считаться с его принципами и даже начинают, как вот теперь, обманывать. Она же знала, что я ни за что на это не соглашусь. Тогда я был влюбленным сопляком, которым можно было вертеть как угодно... Что я, собственно, собой представлял? — с горечью думает Леон. — Во всяком случае, и десятой доли не понимал из того, что теперь».

О том, что его сына, девятилетнего Стефана, готовят к первому причастию, он узнал случайно от одной из соседок. Леон молча выслушал ее болтовню о том, какое это важное событие в жизни ребенка, и поднялся к себе наверх. Хотя все в нем так и кипело, он попытался разговаривать с женой спокойно, понимая, что ссора ни к чему не приведет. Ядвига слушала его поначалу с безразличием, а потом, когда он невольно повысил голос и стал приводить все более веские аргументы, со страдальческим выражением на лице.

В какой-то момент он сказал ей: «Я член партии, ты это понимаешь? Настоящий член партии, а не из тех, что на собраниях глотку надрывают за социализм, а выйдя с завода, бегут к ксендзу исповедоваться в своих грехах. Таким я был в Союзе молодежи, таким я остался и сейчас. У меня одно лицо и дома и на работе, я не двуликий Янус. И я не могу согласиться, чтобы над моим