Завтра, завтра - Франческа Джанноне
Лишь благодаря Сальваторе и ее мягкой, но непреклонной настойчивости спустя годы он наконец решился: подавил в себе чувство вины и принял предложение о покупке от одного из сыновей Колеллы, владельца самой крупной мыловарни в Апулии, которая находилась недалеко от Бари. Сделка по продаже «Дома Риццо» была намечена через несколько недель, и Джузеппе не мог дождаться этого дня. В сорок лет, с деньгами, которые он получит от продажи, он хотя бы частично сможет вернуть себе жизнь, которую у него отобрали и какой он жил бы, если бы фабрики никогда не существовало. От этой мысли Джузеппе улыбнулся, и, пока мимо него в бликах солнца и под крики чаек проплывал рыболовецкий траулер, он почувствовал, что вот-вот сможет сбросить с себя тяжелый груз.
Вот только как сообщить эту новость детям… Об этом он подумает потом, в другой момент, не такой особенный.
* * *
Кухня была залита светом. Аньезе, щурясь от солнца, подошла к окну и немного притворила ставни. На столе осталась только ее чашка с привычным набором – блюдцем и ложечкой, что означало, что она проснулась позже всех, а остальные уже позавтракали и ушли по своим делам. Мать, скорее всего, отправилась в церковь, а отец, поскольку день выходной, пошел вместе с ней, хотя чаще всего он выходил из церкви еще до окончания мессы и поджидал жену, сидя на скамейке. Брат, само собой, был где-то с Анджелой на воскресной прогулке на «Ламбретте».
Аньезе села и приподняла тканевую салфетку: под ней оказался ее любимый пирог с айвовым вареньем. Она почувствовала, как рот увлажнился слюной, отрезала щедрый кусок, разделила его на две части и откусила кусочек от одной половинки, осыпав скатерть дождем из крошек. «Ох, какая же вкуснятина», – подумала она. Закончив с первой половинкой, она перешла ко второй и, жуя все медленнее, задумалась, что, наверное, стоило сразу отрезать от пирога два маленьких кусочка, а не делить большой пополам. Эта мысль ее встревожила: ведь она не повторила действие дважды, как следовало. «Теперь наверняка случится что-то плохое». С комом в горле Аньезе открыла дверь кухни, ведущую на задний двор, и вышла в сад. Она села под лимонное дерево и прислонилась к стволу. Закрыла глаза и сделала глубокий вдох, мысленно считая до десяти, чтобы успокоиться. Но не успела она закончить счет, как ноздри наполнились ароматом лимонов, висящих на дереве. Она подняла голову и, нахмурившись, посмотрела на спелые лимоны, вспомнив о провалившемся эксперименте с осенними сциллами. Это было полное фиаско. Аньезе сделала множество попыток, но результат, несмотря на все корректировки, так ее и не убедил: то консистенция выходила не та, то цвет, то запах. И, несмотря на настойчивость Лоренцо, который твердил: «Попробуй еще», «Я уверен, что в следующий раз получится», «Как жаль, идея хорошая», Аньезе решила сдаться. Она была уверена, что уже не извлечет ничего стоящего, поэтому отложила проект и перестала о нем думать. До того самого момента, пока, сидя под лимонным деревом, вдруг не осознала, что для создания лечебного мыла можно использовать лимонные корки. В одной из дедушкиных книг она читала, что из кожуры лимонов и апельсинов можно извлечь эфирные масла с антисептическими и очищающими свойствами, а из мандаринов – со сладким ароматом и расслабляющим эффектом. Ее охватил восторг, она вскочила и, широко улыбаясь, помчалась домой, чтобы взять ручку и черную тетрадь с красными краями. Начав писать, она заметила, что шариковая ручка оставляет на странице лишь светлые отпечатки. Тогда она принялась искать другую ручку, перерыла весь дом, но даже той, которой всегда пользовался отец и которая обычно лежала в его журнале, на месте не оказалось, как и самого журнала.
«Неужели он даже в церковь взял кроссворды…» – подумала она. Она поискала на кухне, в гостиной, перерыла все ящики, пока не нашла синюю ручку меж неаполитанских карт и блокнота, на котором были записаны результаты игры: Джузеппе – 4, Сальватора – 12. Она сняла колпачок и сразу же попробовала ручку в своей тетради, но и эта не писала. «Нет, ну не может быть, – сказала она себе. – На весь дом ни одной пишущей ручки». Придется выйти в город и купить пару штук, хотя сейчас ей совсем не хотелось куда-то идти.
* * *
В глубине магазина Джорджо в расстегнутой на гладкой груди рубашке надевал брюки. Кончетта, с растрепанными волосами и раскрасневшимся лицом, застегивала бюстгальтер.
– Когда я снова тебя увижу? – спросила она, натягивая свитер.
Опустив голову, Джорджо застегнул рубашку на все пуговицы, затем достал из кармана сигарету и закурил.
– Кто знает, – ответил он с улыбкой, выдыхая дым. – А если твой муж узнает? Небось ноги мне переломает?
Кончетта поморщилась.
– У меня нет мужа.
– О… – удивился Джорджо. – А твоя дочь, значит…
– Именно. Моя дочь. И только моя, – резко ответила та.
– Понятно… – пробормотал он. – Ну, я, пожалуй, пойду.
– Подожди, я тебе открою, – сказала Кончетта, направляясь к запертой на ключ двери.
Она выглянула на улицу, убедилась, что там никого нет, и только потом распахнула дверь.
– Иди скорее, – сказала она, – через десять минут закончится месса и все повалят из церкви.
Джорджо поцеловал ее в шею и, уходя, услышал ее пронзительный голос:
– Виттория, можешь выходить, детка.
Он покачал головой и, глубоко затянувшись сигаретой, направился к площади.
В этот момент он увидел ее: девушку с кудрявыми волосами, которую интересовало только мыло или что-то вроде того. Она спешила к киоску с сосредоточенным, почти недовольным выражением на лице. Джорджо улыбнулся, бросил окурок на землю и ускорил шаг, чтобы ее догнать.
– Привет, Кучеряшка, – поздоровался он, появившись у нее за спиной, и его тут же окутал сладкий аромат талька. Аньезе взяла из рук продавца газет две ручки, резко обернулась и посмотрела на него так, будто видела впервые. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить, кто это.
– А, это ты, сторонник революции… – сказала она.
Джорджо рассмеялся.
– Мне нравится, когда меня называют сторонником революции.
– А мне нравится, как ты смеешься. У тебя такой радостный и заразительный смех, что тоже хочется смеяться, даже без причины, – сказала Аньезе.
«У меня радостный смех? Никто не говорил мне ничего подобного…» – довольно подумал он.
– Революция в конце концов победила, так ведь? – продолжила Аньезе.
– Вижу, что ты неплохо осведомлена, – заметил он шутливо.
– На самом деле мне сказала об этом Тереза, коммунистка, как и ты, – уточнила она. – Я не слишком-то разбираюсь в том, что происходит у нас в Аралье, куда мне до Кубы.
Джорджо по-прежнему не сводил с нее взгляда и улыбался. Она точно не была красавицей, подумал он, но в ее необычном лице, в милом и живом взгляде, в ее манере держаться было что-то, что его сильно притягивало. Потом он заметил маленький горизонтальный шрам у нее на лбу, в сантиметре от левой брови. Он инстинктивно протянул руку и медленно провел пальцем по шраму.
Аньезе удивленно подняла брови, но не отстранилась.
– Вот это да… – тихо сказал Джорджо. – Представляешь, у меня такой же. – Он откинул волосы назад и показал лоб. – Вот, видишь? Только у меня чуть повыше, – сказал Джорджо, показывая на шрам.
Аньезе прищурилась и сделала шаг вперед, чтобы рассмотреть получше.
– Как ты его заработал? – спросила она.
– Как всегда, проказничал, – ответил он.
– Проказничал?
– Ну да. Я несся на велосипеде без тормозов. С пригорка. И врезался. Мне было лет семь или восемь… А ты?
Аньезе прикоснулась к шраму.
– Я споткнулась и врезалась в мешалку на мыловарне. Но это было не так уж и давно… Кажется, в прошлом году.
Джорджо снова рассмеялся.
– Ну ты даешь!
– Что тут такого?
– Ничего, ничего, – пробормотал он сквозь смех, затем осмотрелся по сторонам. – Слушай, может, покажешь мне какое-нибудь интересное место? Завтра утром мы отплываем, а я пока почти ничего и не видел, кроме порта и этой площади… – солгал он.
– Интересное место… – повторила
