Завтра, завтра - Франческа Джанноне

Он скрестил руки в ожидании ответа.

– Да, есть тут одно место, которое я могу тебе показать, – наконец сказала она.

Аньезе пошла вперед, и Джорджо пришлось ускорить шаг, чтобы не отстать. Через некоторое время она обернулась.

– Я не скажу, куда мы идем, пока не доберемся, ладно?

Он усмехнулся и развел руками, как бы говоря: «А я и не спрашивал». Они шли долго, проходили через внутренние дворы и переулки, поднимались и спускались по каменным ступенькам.

– Напомни, как называется город, откуда ты родом? – спросила Аньезе.

Он ответил, что его родной город – Савона и там, как и в Аралье, есть порт.

– Только у нас море красивее, – добавил он с улыбкой.

– Что значит красивее? Море везде одинаковое, – заметила Аньезе.

– Нет! – возразил он. – Уж поверь моряку. Лигурийское море особенного цвета и отличается от всех прочих морей.

– Ты говоришь так только потому, что оно твое, родное, – ответила Аньезе.

– Ну, может, и так, – признал он, немного поразмыслив.

Аньезе рассмеялась:

– Прекрасно тебя понимаю. Родное нравится нам больше.

Потом она спросила, есть ли у него братья или сестры, и Джорджо ответил, что у него двое братьев, но они еще совсем мальчишки.

– Вы хорошо ладите? Я своего брата Лоренцо просто обожаю. Он на три года старше меня.

Джорджо улыбнулся.

– Мои – два сорванца, как я в их возрасте. Лука и Энрико, так их зовут. Одному одиннадцать, другому тринадцать. Можно сказать, что это я их воспитывал…

Аньезе посмотрела на него вопросительно.

– Они были еще совсем маленькими, когда умер папа, – объяснил он. – Я и сам тогда был ребенком, мне было всего двенадцать.

– Ох… – прошептала Аньезе. – Мне очень жаль.

Он пожал плечами, мол, с тех пор много воды утекло.

Они вышли за пределы города через крепостные ворота, и пейзаж внезапно изменился, открыв взору бескрайние оливковые рощи.

– Где это мы? – спросил Джорджо, оглядываясь по сторонам.

– Почти пришли, – бодро ответила Аньезе и свернула на грунтовую дорогу. Через несколько метров Джорджо поднял голову и сквозь кроны деревьев разглядел большую вывеску: «ДОМ РИЦЦО. Мыловаренная фабрика, открыта с 1920 года».

– А вот и то самое место! – сказала Аньезе, разводя руки в стороны, когда они наконец подошли к воротам мыловарни.

– Фабрика? – недоуменно спросил Джорджо.

– Не просто фабрика. Моя фабрика, – ответила она.

Аньезе достала из сумочки латунный ключ и открыла ворота. Затем схватила его за руку и потянула за собой внутрь. Она тараторила без перерыва, подробно объясняла, что делают на первом этаже, что на втором и для чего нужен каждый из станков. Идя рядом с ней, Джорджо не мог не заметить, как поразительно она преобразилась: глаза внезапно загорелись, в голосе появились новые нотки, даже спина распрямилась. Он слушал ее, очарованный, заражаясь безудержным энтузиазмом, которому, казалось, не было предела.

– А это – склад, – пояснила Аньезе, когда они дошли до последнего помещения на первом этаже.

Джорджо бросил взгляд на полки, ломящиеся от коробок разного размера, и вдруг снова уловил этот запах…

– А чем это так пахнет? Тальком?

– Да! Это мыло «Марианн», мое любимое, – воскликнула Аньезе. Она схватила с полки брикет, вынула из упаковки и поднесла к его носу квадратик мыла. Джорджо наклонился и понюхал в том месте, где на розовой поверхности была выдавлена изящная буква «М».

– Разве это не самый восхитительный аромат на свете? – спросила Аньезе и тут же принялась рассказывать, как ее дед создал это мыло для своей любимой жены: – Ее звали Марианна. Я про мою бабушку. За ней всегда тянулся запах талька, куда бы она ни шла.

– А от моей бабушки пахло розовой водой, – пробормотал Джорджо. – Такой, в синем флаконе, знаешь…

Аньезе кивнула.

– Я поняла, о чем ты говоришь. Моя мама тоже ею пользуется.

Она улыбнулась ему.

На несколько мгновений они замерли, глядя друг другу в глаза.

– Я дам тебе немного наших товаров, чтобы ты мог попробовать, – сказала Аньезе и принялась рыться на полках. – «Лиссе» для бритья, «Снег», чтобы стирать одежду на корабле, – перечисляла она, беря с полки по две упаковки каждого мыла. – Еще «Олив»… и, конечно же, «Марианн»!

– Теперь я буду пахнуть, как ты, – сказал он с улыбкой.

Аньезе взглянула на него и неловко улыбнулась в ответ. Затем стала укладывать все в бумажный пакет с надписью «Дом Риццо» и изображением мыла, покрытого пеной.

– Красивый рисунок, – заметил Джорджо.

– Еще бы! Это работа Лоренцо, – с гордостью ответила она. – Вот, держи! Потом расскажешь, что тебе понравилось.

Джорджо взял пакет.

– Я расскажу тебе об этом в марте, когда вернусь, – ответил он, бросив на нее вопросительный взгляд, словно хотел убедиться, что она его дождется.

– Я на это рассчитываю, – ответила она, пожав плечами. Когда они снова оказались у грунтовой дороги, Аньезе объявила, что идет домой. – Я живу в конце этой дороги, вон там, видишь, за знаком, – сказала она, показывая пальцем. – Ты помнишь, как вернуться в город, или тебе объяснить?

– Моряк всегда найдет дорогу, – ответил Джорджо и подмигнул.

– Ну, пока, – бросила Аньезе, сворачивая направо.

– Пока, Кучеряшка!

Он пошел налево, но через несколько секунд услышал ее крик:

– Эй, моряк!

Джорджо обернулся.

– Я была уверена, что сегодня произойдет что-то плохое. Из-за пирога. А потом встретила тебя.

Она улыбнулась напоследок и побежала в сторону дома.

Удивленный, Джорджо застыл на месте. Это была самая странная фраза, которую он когда-либо слышал. «Причем тут вообще пирог?» – подумал он, нахмурив брови, и рассмеялся.

* * *

В тот вечер последней февральской пятницы было довольно прохладно. Выйдя из стеклянных дверей кинотеатра «Аполло», Анджела вздрогнула от холода и поплотнее завернулась в пальто. Лоренцо догнал ее чуть позже, со свернутой афишей в руках.

– Что взял на этот раз? – спросила она.

– «Злоумышленники, как всегда, остались неизвестны». Помнишь, мы смотрели его прошлым летом? К счастью, у Альфредо остался один постер, – ответил он, представляя, как повесит его рядом с постером «Полицейских и воров» в своей комнате. У него было много афиш – их ему отдавал управляющий кинотеатром Альфредо. Тот был романтиком и не выбрасывал афиши даже к тем фильмам, которые ему не нравились. Лоренцо достал сигарету и закурил. – Ты дрожишь, и нос у тебя красный, – сказал он, привлекая Анджелу в свои объятия.

Она прижалась головой к его груди.

– Не знаю, от холода это или от фильма, – ответила Анджела, снова вздрогнув. Затем бросила взгляд на афишу фильма, который они только что посмотрели, – «Головокружение» Альфреда Хичкока, – где на кроваво-красном фоне было изображено охваченное ужасом лицо мужчины.

– Тебе не понравился фильм? – спросил Лоренцо. Она подняла на него взгляд, вытащила сигарету у него изо рта и сделала затяжку.

– Ну… вообще-то нет. Он такой тревожный, – ответила она, выдыхая дым. – И потом, сама история слишком запутанная… Будто бы недостает каких-то частей.

– А мне он показался великолепным, – перебил ее Лоренцо, забирая обратно сигарету.

– Настолько великолепным, что в зале были только мы с тобой да эти двое, – Анджела кивнула в сторону пожилой пары, которая медленно удалялась от кинотеатра рука об руку.

– Да ладно тебе! – возразил Лоренцо. – В нем столько смыслов: тема двойничества, страх и вместе с тем притяжение бездны, без надежды на утешение… Мы могли бы обсуждать его несколько дней, – воскликнул он.

– Ну уж нет, спасибо. Как-то не хочется, – пробормотала Анджела с улыбкой.

– А я вот, наверное, схожу на него еще раз, – сказал он и обнял девушку за плечи.

– Как хочешь, но мне кажется, что завтра его уже снимут с проката, – ответила она и нежно поцеловала его в щеку.

Не разрывая объятий, они прошли по мощеной улице и вышли на городскую площадь, где оставили «Ламбретту». Решетки бара «Италия» были опущены, свет фонарей освещал тихую площадь, на которой не было никого, кроме полосатого кота, дремавшего на ступеньках у входа в мэрию.

– Сядем здесь, – предложил Лоренцо, потянув ее за руку к одной из деревянных скамеек.

– Слишком холодно, я хочу домой… – запротестовала она.

– Всего на минуту. Мне нужно тебе кое-что сказать.