Впечатления и встречи - Людмила Львовна Горелик

хорошо и были, как мне казалось тогда и иногда кажется теперь, счастливы. В 1992-ом году мне пришлось вновь побывать в доме на ул. Ленина, где прошло мое детство, только в другом подъезде. Меня пригласила коллега, получившая путем обмена комнату в соседнем с «нашим» подъезде. Эта квартира вплоть до начала девяностых оставалась «коммуналкой», хотя и благоустроенной после капитального ремонта — с горячей водой, с газом и, конечно, с канализацией. Поразило меня не это, а надстроенный в комнате коллеги т.н. «второй этаж» — большая, на три четверти комнаты антресоль с ведущей к ней специальной лестницей. По сути, это была еще одна комната: в том доме необыкновенная высота потолков — четыре метра двадцать сантиметров. Антресоль уже была, когда коллега вселилась, ее строили прежне жильцы.

В теперь тоже далеком 1992-ом году отец был еще жив, и при встрече я спросила его, почему же он не строил в нашей комнате антресоли, ведь это было, в общем, доступно, и могло облегчить нам жизнь. Он задумался. «Ты знаешь, — сказал он после паузы. — Тогда казалось, что этого не надо. Казалось, что мы и так живем очень хорошо. Вот представь себе: только что прошла такая страшная война, прошли годы репрессий. А мы живы. Нас не убили на войне, не сослали на Колыму… Нам необыкновенно повезло — мы выжили. И мы были счастливы, нам казалось, что все, все прекрасно. И потом: ведь все так жили».

Я думаю теперь, что эта эйфория, это почти несбыточное для поколения моих родителей счастье «остаться живым» определяло многое на протяжении всех пятидесятых годов. Кстати, возможно, и впрямь не следовало строить антресоли: папа много курил, а благодаря высокому потолку дым не слишком донимал нас. Дым в той комнате поднимался высоко, очень высоко — выше дивана, выше стола, выше этажерки, выше шкафа и буфета — на недосягаемую высоту.

3. Тетя Маня. Что мы покупали и готовили на обед.

Родители не отдавали меня в детский садик. Я с завистью смотрела на своих ровесников, когда они со свисающими из рукавов пальто или шубок рукавичками (детские рукавички, чтобы не терялись, пришивали к тесемочке, которую надевали на шею под верхнюю одежду), взявшись за руки, шли на прогулку. Мы с тетей Маней, тоже взявшись за руки, в это время шли иногда в магазин, иногда на почту, но случалось, что и на прогулку — просто погулять по Блонью. Родители работали, и большую часть дня я проводила с тетей Маней.

Тете Мане в ту пору было за пятьдесят. Не знаю, какой она была в молодости. Я увидела ее тихой, почти незаметной, чем-то навек испуганной. Эта кроткая женщина приходилась невесткой моей бабушке: была вдовой ее младшего брата Тимофея. Тимофей погиб в конце сороковых в тюрьме. Попал он туда за кражу буханки хлеба, а там неожиданно вскоре умер. Оставшись одна, тетя Маня уехала из родного села в город, работала где-то, кажется, в военной части, судомойкой, а потом прибилась к нам, в нашу восемнадцатиметровую комнату. Она не расцветила мое детство яркими красками, но, пожалуй, придала ему особый колорит.

Помню стишок, который я услышала от тети Мани — из тех, что не имеют завершения, в фольклористике этот жанр называется «докучная сказка»:

Сидела на окошке,

Чистила картошки.

Вдруг свисток —

Я бежать,

Меня держать.

Начали пытать:

«Где была?

Что делала?»

— «Сидела на окошке,

Чистила картошки.

Вдруг свисток…»

Тетя Маня, почти неграмотная сама, научила меня читать: называла по моей просьбе буквы из текстов к картинкам в сатирическом журнале «Крокодил». Номера этого журнала почти всегда бывали у нас дома — в то дотелевизионное время родители приносили их с работы посмотреть на досуге, отвлечься. В дошкольном детстве я любила рассматривать цветные картинки, которыми изобиловал журнал — с толстопузыми смешными дядьками и красным крокодилом с вилами в передних лапах. Картинки эти назывались карикатурами. Они были веселые и интересные, но непонятные — а хотелось понять. Для этого необходимо было прочитать текст под картинками.

Однако очень трудно было уговорить кого-нибудь прочитать мне даже эти небольшие пояснения к карикатурам. Родители приходили поздно, мы все вместе обедали, потом мама с тетей Маней мыли посуду и занимались домашними делами, а папа сразу утыкался в свои газеты или книги. Сестра училась, читала собственные книги для больших детей, ходила к подружкам-ровесницам. В том возрасте разница в пять лет очень ощущалась, и сестре такая малявка, как я, была не особенно интересна. Днем дома оставалась, кроме меня, только тетя Маня, которая читать сама не очень-то умела, но буквы знала все. Я спрашивала названия букв, тетя Маня, занятая штопкой чулка (чулки и носки, да и другие вещи, в то время штопали; у нас дома всегда были мягкие, разноцветные клубочки штопки), отмахивалась, но все же произносила букву. Я думаю теперь, что это была хорошая методика — более действенная, чем применявшаяся в школе: тетя Маня не учила названиям букв — «эм», «эр», а бесхитростно произносила звуки — м, р. Именно поэтому меня не пришлось учить складывать слоги: слово при таком обучении звучало сразу, звуки сами складывались в слово.

Тетя Маня говорила «коклеты», «пинжак», «отчини дверь», «зачини дверь», «тубаретка». Это ее влияние сказалось, когда я, наткнувшись в книге на незнакомое слово, спросила сестру: «Что такое трамвай?» Та недоверчиво (всерьез ли я) вытаращила глаза: «Ты что? По Советской ходит, не знаешь, что ли…». «Но ведь то траНвай», — вдумчиво возразила я… И моя старшая умная сестра (также испытавшая влияние тети Мани) пояснила: «Это произносится «транвай», а пишется «трамвай».

На этом «транвае» мы ездили иногда с тетей Маней к ее единственной подруге Маланье. Они когда-то вместе работали судомойками. Маланья была немка — так говорила тетя Маня. Мама, большая фантазерка, рассказывала мне, что Маланья — это француженка Мелани. А я теперь думаю, что была она, скорее всего, из прибалтийцев. Маланья говорила по-русски свободно, но с сильным акцентом, у нее были большие и красные, как у тети Мани, руки («от работы судомойкой» — поясняла мне тетя Маня), жила она одна, в маленьком домике на окраине. Они с тетей Маней пили чай с баранками и разговаривали. А мне там было скучно, хотя я тоже тянула свой чай из блюдечка.

Еще мы с тетей Маней ходили в магазин, стояли в длинных очередях за мукой и